Владимир Карпов - Вечный бой

- Разрешите войти, товарищ полковник!

Кандыбин сидел за письменным столом, разбирал бумаги. Он поднял глаза на Ченцова:

- Входите. - Затем встал из-за стола, пожал солдату руку. - Слушаю вас.

- Товарищ полковник, я насчет лейтенанта Шатрова. Не судите его, пожалуйста. У меня никакой обиды на него нет. Пустыня, сами знаете, какая она. С кем беды не бывает. А я к товарищу лейтенанту Шатрову никаких претензий не имею.

Ченцов сказал все это быстро, на одном дыхании, боясь, как бы не сбиться, не оробеть. А высказав, он облегченно вздохнул и вытер со лба крупные капли пота.

Кандыбин внимательно смотрел на солдата. Лицо полковника было спокойно. Ченцов даже не подозревал, какую бурную реакцию вызвали его слова в душе Кандыбина.

Это длилось всего несколько секунд. Полковник, не склонный к сантиментам, вдруг почувствовал горячий прилив любви и уважения к солдату. Он смотрел на невысокого Ченцова, на его по-мальчишески оттопыренные уши, на мягко очерченный рот, на широковатый, как бы слегка расплющенный нос, потом негромко сказал:

- Садись, Ченцов.

- Ничего, я постою, - смущенно сказал солдат.

- Садись, поговорить хочу с тобой.

Ченцов подождал, пока сел полковник, а потом уж осторожно опустился на краешек стула.

- Расскажи мне о себе. Откуда ты, кто родители, где учился, кем работал, - попросил командир полка.

Не понимая, зачем это нужно полковнику, но улавливая его доброжелательный тон, солдат успокоился.

- Жил я в деревне Зыкино, она в Оренбургской области находится. Там и учился. Окончил десять классов. Отец на фронте погиб. Мать и сестра работают в колхозе. Я тоже до армии работал в колхозе.

- Кем?

- В полеводческой бригаде.

- А где отец воевал, на каком фронте?

- По письмам, которые сохранились, вроде бы на Прибалтийском.

- Ну а город или село, где погиб, не знаешь?

- Нет, - печально сказал Ченцов. - В последнем письме, как и во всех других, обратный адрес - полевая почта и номер. И все.

Кандыбину очень хотелось помочь солдату. Стоит, наверное, где-нибудь скромный памятник, и, может быть, на нем в длинном списке есть и фамилия Ченцова. Сын должен знать, где похоронен отец.

- Номер полевой почты не помнишь?

- Нет, не помню.

- Напиши матери, пусть пришлет, а мы через архив запросим. Попытаемся установить боевой путь, которым шел твой отец. Уволишься, может быть, пройдешь или проедешь по этому маршруту. - И, чтобы как-то развеять охватившую его и солдата печаль, Кандыбин добавил: - Туристом, может, проедешь, на собственном автомобиле.

Ченцов улыбнулся.

Полковник встал, пожал ему руку.

- Ну что ж, иди, товарищ Ченцов, я передам твою просьбу офицерскому суду чести.

15

Суд чести проходил в Доме офицеров. Зал, в котором Шатров много раз смотрел кинофильмы, теперь выглядел строго и официально. Стол, накрытый красной скатертью, стоял не на сцене, где его обычно ставили для торжественных собраний, а внизу, в самом зале. Одинокий Шатров сидел в пустом пространстве между красным столом и рядами кресел.

Судьями были хорошо известные Шатрову однополчане: подтянутый и стройный командир первого батальона подполковник Тарасов, постоянно суетливый и худой, как мощи, начпрод капитан Щеглов и здоровенный, не только видом похожий на борца, но и действительно борец старший лейтенант Аронов. Да, сейчас не подойдешь к Тарасову и не заговоришь запросто о рыбалке, о которой он может говорить в любое время дня и ночи. Или к Щеглову с каким-нибудь продовольственным вопросом. Или к Аронову, который в другое время мог бы добродушно пошутить.

Сегодня они судьи.

В зале, за спиной Алексея, все ряды были заполнены. Кандыбин, Ячменев, Торопов, штабные офицеры сидели около окна. Компания Берга собралась возле глухой стены в заднем ряду. Анастасьев, Антадзе - рядом с Зайнуллиным.

Сначала судьи, как и полагалось, подробно разбирали суть дела.

Шатров хоть и волновался, но все же раздраженно думал: "Зачем повторять? Они же читали все перед заседанием. Опять формализм и напрасная трата времени! А впрочем, это естественно, мне хочется, чтобы все кончилось побыстрее, а им нужно использовать дело как воспитательное средство для других".

Шатров утешал себя тем, что происходящее - неизбежная неприятная ступень к скорому освобождению. Надо только потерпеть. Замкнуться. Перенести. Слушать и пропускать все мимо ушей. Все это скоро кончится. Суд возбудит ходатайство об увольнении лейтенанта Алексея Шатрова из армии. А министр обороны, конечно, издаст приказ. Министр не откажет офицерскому суду чести.

Однако, как ни старался Шатров замкнуться и укрыться, судьи, то один, то другой, кололи его вопросами, обнажали перед всеми.

- Это ваша карта? Ею вы пользовались на учениях?

- Да.

- У вас почти нет тактической обстановки, почему?

- Не успевал наносить. В движении не было возможности.

- Ну а там, где вы оставили человека, можно было хотя бы точку поставить?

Шатров молчал.

- Можно или нет?

- Можно, - тихо сказал Шатров.

- Почему же вы не поставили? Почему вы так легко подвергли смертельной опасности человека? Вашего подчиненного, о котором вам полагается заботиться.

Шатров молчал.

Но молчать ему не позволяли. Его заставляли говорить. Из-за стола судей и из зала все время сыпались разоблачающие вопросы, и на них надо было отвечать.

Офицеры безжалостно клеймили Шатрова позором. Многие требовали изгнать его из армии. Особенно зло и горячо высказался Зайнуллин. Он боялся, как бы суд не пожалел Шатрова и не продлил бы тем самым его, зайнуллинские, муки.

Шатров очень удивился, услыхав, как после Зайнуллина слова попросил Берг.

Присутствующие притихли.

Высокий, красивый Берг подошел к трибуне. Проходя мимо Шатрова, он украдкой подмигнул ему - не принимай, мол, всерьез, это все лишь хитрость, ради твоей же пользы.

- Я хочу присоединиться к общему мнению, - веско сказал Семен. Лейтенант Шатров совершил достаточно проступков для того, чтобы уволить его из армии. Не хочет служить - и пусть уходит, зачем его держать? И командованию меньше неприятностей. В общем, надо увольнять: всем будет от этого польза.

В зале послышался сдержанный ропот. Офицеры задвигались, заскрипели стульями, они явно были недовольны выступлением Берга. Руку поднял Ячменев. Председатель дал ему слово.

Маленький, белобрысый замполит быстрым шагом вышел к трибуне, на ходу резким движением рук расправил гимнастерку, и по этому резкому движению, по быстрым шагам Ячменева Алексей понял: сейчас подполковник наговорит много неприятного.

- Ни один завод не выпустит за ворота явный брак, - сказал Ячменев и рубанул ладонью воздух. - Так почему же мы хотим выпустить Шатрова из своей среды? Он тоже брак в нашей воспитательной работе! Изгнать его из армии значит признать себя бессильными. Что же получается? Советские люди, у которых и так забот по горло, станут за нас еще и с Шатровым возиться? Я считаю это неправильным и прошу суд не возбуждать ходатайство об увольнении лейтенанта Шатрова из армии. Нам всем надо задуматься о работе среди молодых офицеров. И взять наконец за горло стиляг в военной форме, которые позорят офицерский корпус. Я имею в виду Берга, Савицкого и Ланева. Они разлагают, отравляют нашу жизнь. Я не случайно назвал их стилягами. Да, товарищи, стиляжничество проникает в армию. И дело тут вовсе не в ширине брюк и поповских прическах. Наши стиляги носят военную форму. Правда, стремление чем-то выделиться приводит к нарушению формы одежды и в условиях армии - они вынимают пружинки из фуражек, перешивают брюки, отпускают волосы, как пещерные люди. Но это внешние проявления стиляжничества в условиях армии. Не в этом главный порок. Стиляжничество, товарищи, - это прежде всего категория идеологическая, искривление в сознании. И приводит оно к антиобщественным делам и поступкам. Все стиляги ищут полегче тропинку в жизни. Если удается не работать, они не работают, их лозунг - "пусть все работают, а я буду есть". Посмотрите на наших полковых стиляг, кто из них работает как положено? Никто! Все они отбывают служебное время! Мы долго терпели их в своей среде, надеясь, что они заблуждаются, ошибаются по молодости. Но сегодня должны предупредить - не надейтесь больше на нашу доброту! И не ждите, что мы пойдем по легкому пути. Нет, мы не возложим бремя вашего перевоспитания на плечи советских тружеников. Мы сами попробуем излечить вас от хамского отношения к труду и к своим общественным обязанностям.