Владимир Карпов - Взять живым !

- Сегодня же напиши, что добрался благополучно.

- Мне бы умыться, побриться, Кирилл Алексеевич!

- Извини, сразу не предложил. Гулиев! Дай бритву. Да помоги умыться гостю. У нас, Женя, ванной здесь нет, привыкай. Иди вон туда, в уголок, Гулиев тебе сольет.

Пока Женя приводит себя в порядок, подполковник рассказывал:

- Он не первый раз в бегах. Лет двенадцати в Африку бежал. Где тебя тогда поймали? В Клину, кажется?

- В Волоколамске, - рассеянно ответил Початкин.

Голый до пояса, он нагнулся над ведром. Ромашкин сразу определил: "Спортсмен. Мышцы на плечах и руках плотные, бугристые".

Караваев, проследив за взглядом Ромашкина, пояснил:

- Гимнаст первого разряда. И с детства сорви-голова. Однажды выхожу из дома, вижу, Женькина мать стоит во дворе, руки сцепила перед грудью, глядит вверх, будто молится. "Что с вами?" - спрашиваю. А она мне: "Тихо". И на крышу дома нашего показывает. Гляжу, а там на печной трубе Женька вверх ногами стойку делает. Мать пикнуть боялась, чтобы не испугать свое дитятко... Ты сейчас-то в форме? - спросил подполковник Початкина. - Стойку делаешь?

- Пожалуйста, - с готовностью откликнулся Початкин и, уперевшись в края табуретки, легко вскинул тело вверх ботинками, дотянулся ими до бревенчатого наката.

Гулиев ошалело глядел на гостя. Его изумила не ловкость Початкина, а то, что этот парень встал вверх ногами в присутствии командира полка. Караваев же явно залюбовался Женькой.

- Видал миндал? Силенка есть. Куда же тебя определить?

- В разведчики, - попросил Початкин, опуская ноги на пол. Кивнул на Василия: - К нему вон.

- Не выйдет! - погрозил пальцем подполковник.

- Почему?

- А если убьют тебя, что я родителям скажу?

- Я бы на месте Ромашкина обиделся. Ему, значит, можно рисковать, а меня поберечь надо?

- Погоди, не петушись. У тебя высшее образование, ты инженер - пойдешь ко мне адъютантом.

- Нет уж, дядя Кирилл, в адъютанты не пойду. Лучше назад в особый отдел отправляйте.

- Пререкаешься?

- Я ж пока что не военный, - усмехнулся Женька.

- И то правда! - согласился Караваев. - Ну, ладно, сейчас присвою тебе своей властью звание сержанта и упеку... Куда же тебя упечь? Да, ты же инженер, - значит, быть тебе сапером!

- Ну, это еще куда ни шло! А может, все же в разведку?

- Саперы тоже в разведку ходят. Спроси Ромашкина, кто им проходы делает?

- Саперы, - подтвердил Василий, а сам подумал: "Из Женьки разведчик получился бы".

- Итак, решено: примешь присягу, подучишься кое-чему и будешь вместе с нами бить фашистов.

- С вами, дядя Кирилл! - воскликнул как-то по-мальчишески Початкин, влюбленно глядя на подполковника.

И Василий ясно представил, как этот самый Женька в свои школьные годы с завистью смотрел на красивого соседа в командирской форме, как ему хотелось быть похожим на Караваева!

Гулиев уже поставил на стол тарелки с консервированной тушенкой, свиным салом, копченой рыбой, миски с пшенной кашей и совсем домашнюю хлебницу с крупными, будто топором нарубленными, кусками черного хлеба.

- Давайте, ребята, заправляйтесь, - пригласил подполковник.

Початкин брал еду не торопясь и жевать старался так же медленно. Но по тревожному взгляду, который он устремлял иногда на пустеющие тарелки, Ромашкин понял - парень наголодался. Караваев тоже понимал Женькино состояние и, чтобы не смущать его, повел разговор о делах семейных:

- Отец-то чем сейчас занимается? Мама как?

Женя рассказывал:

- Сейчас все работают. Отец опять на завод вернулся. "Не до пенсии теперь", - говорит. Мама работу берет на дом, белье шьет солдатское. На здоровье не жалуется... У ваших также все вроде бы хорошо. Валерка в школу ходит. Любаша бегает, щечки румяные. Был я у них на прошлой неделе. Тетя Аня усадила меня чай пить. Любаша у нее на руках вертелась, а потом говорит: "Я к дяде Жене хочу". Забавная такая! Спустилась на пол, топ-топ ко мне, забралась на колени. И вдруг вытаращила глазенки, спрашивает: "А сахар куда убежал?" Мы все рассмеялись. Оказывается, она ко мне из-за сахарницы пришла. А тетя Аня догадалась и, пока та по полу топала, сахарницу спрятала... - Початкин осекся и тут же поправился: - Это я так, к слову, про сахар вспомнил. Все дети сладкое любят.

- Ладно, дипломат, не выкручивайся, - невесело улыбнулся подполковник. - Понимаю все. Но вот что странно, ребята, чем дальше мы уходим от дома, тем спокойнее на душе...

* * *

Местность здесь была слега всхолмленной. Взгорки в заплатах старой пашни.

Несколько дней лили серые дожди. В бороздах стояли мутные лужи. Неширокая река вздулась и залила отлогие берега. А к вечеру подул вдруг пронзительный ветер, резко похолодало.

На задание разведчики вышли поздно - все ждали, может, потемнеет. Но луна светила так ярко, что вся нейтральная зона просматривалась почти как днем.

Прошли первые сто метров, и Ромашкин понял, что в таких условиях захватить "языка" не удастся.

Немцы обнаружили их на середине нейтральной зоны. Пришлось залечь меж борозд, прямо в ледяную воду. Одежда сразу промокла.

Вражеские пулеметчики - сначала один, а потом и другой - били длинными очередями. Пули шлепались рядом, брызгали в лица жидкой грязью. Разведчики вжимались в лужи до твердого грунта, вытесняя на края борозд глинистое месиво.

Перед глазами Василия внезапно взметнулся столб огня. От взрыва зазвенело в ушах. Несколько таких же взрывов сверкнуло справа. Это уже минометы! Ромашкин дал команду отходить и сам стал разворачиваться в борозде. Рядом раздался негромкий вскрик.

- Кто ранен? - спросил Ромашкин.

- Я, Лузгин.

- Сам ползти можешь?

- Могу.

- Давай отходи первым...

В траншее их встретил озабоченный Люленков.

- Все живы?

- Лузгина ранило. Куда тебя, Лузгин?

- В ногу.

Разведчики были так вымазаны грязью, что сами с трудом узнавали друг друга.

- Ну что ж, - вздохнул начальник разведки, - идите к себе, сушитесь и чиститесь...

На следующую ночь все повторилось с удручающей неизменностью. Не принесла успеха и третья ночь. Луна будто смеялась над разведчиками.

Ромашкина вызвал начальник разведки дивизии Рутковский. Резко спросил:

- Долго вы намерены докладывать "на три О"?

Ромашкин хорошо знал, что значит докладывать "на три О": обнаружены, обстреляны, отошли. Это был обидный упрек в неудачливости, даже, может быть, в неспособности правильно подготовить и провести ночной поиск. Хотелось возразить Рутковскому, а тот не дал, закончил строго:

- "Язык" должен быть захвачен во что бы то ни стало!

Выручить могло только ненастье. Но, всем на радость, а разведчикам назло, погода установилась хорошая - с теплыми днями и холодными, ясными ночами.

Однажды все же удалось подобраться к немецкому проволочному заграждению. Осторожно перерезали нижние нити. Ромашкин подал знак и первым полез в дыру, ощерившуюся колючками, как зубастая пасть. К обычному в такие минуты волнению прибавилось предчувствие неотвратимой беды. Полз и ждал: "Сейчас начнется... Сейчас..."