Дмитрий Панин - Лубянка — Экибастуз. Лагерные записки

— Вопрос о возврате к капитализму в нашей стране не вызывал у нас никаких сомнений. Мы были бы согласны даже на его первоначальную форму девятнадцатого века. Все-таки рабства тогда не было, труд был добровольным, с капиталистами можно было бороться, парламент и филантропы помогали… «Язвы капитализма» не шли ни в какое сравнение с открывшейся перед нашим взором системой «победившего социализма», которая породила голодную жизнь, принудительный труд, людоедство в деревне, погром духовной культуры, свирепые нравы, тотальный террор, сыск, доносы… Нас не раз удивляло, как люди могли идти на смерть, жертвовать собой, спасая систему, основанную на запугивании и насилии. Достойна восхищения гибель человека за великую идею, но идти на подвиг во имя поддержания кошмара и ужаса представлялось недомыслием, было чудовищным. Непонятно было нам, юношам, почему не послушали умных людей, которые обо всем предупреждали, писали, убеждали, а поддались обещаниям демагогов и сами себе и другим надели аркан на шею.

— Большое осуждение вызывало у нас отношение союзников России по первой мировой войне к Белому движению. Белые спасали Россию — а с нею и весь мир — от надвинувшейся катастрофы, были верны своему долгу и принятым на себя обязательствам, состояли в большинстве из хороших, честных людей, с которыми можно было подписывать договора, устанавливать отношения. Запад отвернулся от белых, полагая, что красная держава будет слабой и неопасной. Тем самым он потерял друга, обрел лютого непримиримого врага своего строя — коммунистическую власть — и способствовал созданию очага разрушения своего общества. Союзники потеряли рынки сбыта, все капиталовложения и им не выплатили все царские долги.

Огромная, в основном христианская, страна превратилась в питомник выращивания новой породы людей, сформированной в обстановке тотального террора и массового безбожия. Принципиально новая нелюдь начала корежить и разрушать всё человеческое и духовное, топить жизнь в зверствах. Выкристаллизовалось новое общество, управляемое питекантропами. Рядом с нами, на необъятных просторах страны спущенные с цепи злодеи, не спрашивая согласия крестьян, нагло навязывали им рабство, угодное партийной олигархии.

Наше поколение было воспитано еще на книгах, пронизанных христианской моралью, и нам внушали необходимость уважать чужие убеждения… А Ллойд Джордж разрушал в нас веру в высокие принципы, утешая англичан, объяснял им, что торговать можно и с каннибалами.

В двадцатые годы Франция и Англия производили еще словесный нажим на правительство СССР. В 1927 году прозвучал знаменитый и, кажется, единственный за все время ультиматум Чемберлена. Но все это было несерьезно и не пугало советских диктаторов. Они продолжали плести свои интриги, так как были вполне уверены в нежелании Запада начать с ними войну — иначе вряд ли отважились бы на проведение коллективизации и истребление крестьян — и как в воду глядели: Запад упустил эти столь благоприятные для военного разгрома красной деспотии годы. Всё это вызывало в нас удивление, потом — разочарование.

Сама советская власть внушала населению, что война неизбежна. У нас тоже было естественное стремление её дождаться и получше к ней подготовиться. В этой связи мы еще не теряли надежды на помощь со стороны руководства белой эмиграции. Я рисовал себе картину приезда к нам нашего одногодки, вооруженного до зубов практическими указаниями и идеями. Я строил планы его длительного пребывания у нас. Он, вероятно, вступил бы в комсомол, чтобы легализовать свое положение и получить доступ к сердцевине многих событий. Сказалась моя неопытность и незнание жизни. Как раз этого делать не следовало, так как среди молодёжи, выдрессированной в духе классовой ненависти и поэтому стремящейся проявить бдительность, выискивая вражеские вылазки, он был бы быстро расшифрован.

В тридцатом году, когда по заводам пронеслась кампания вступления в партию сразу целых цехов, аналогичное соображение проникнуть в стан врагов взяло верх над всеми остальными моими доводами. От партии я отбрехался, ссылаясь на молодость и незрелость, но в комсомол вступил.

Впоследствии я убедился, что те же наблюдения вполне мог произвести, не пребывая в рядах комсомола, тем более, что относился к числу самых «липовых» его членов: не был активным, пропускал собрания, не участвовал ни в одном серьезном мероприятии, короче — считался балластом. Свою ошибку я понял, но демонстративный разрыв с этой организацией грозил тюрьмой. Надо было дождаться, когда по возрасту тебя сочтут «механически выбывшим». Поэтому все эти годы я жил с ощущением грязи.

Последующие годы я рассматривал как хождение по канату, протянутому над поверхностью смрадной, страшной трясины. Человек балансирует, старается не сорваться, но во время бури и дождя комки бьют по ногам и он теряет равновесие, оступается, тина его затягивает, держась за канат, он выкарабкивается, идет дальше…

Система безбожной диктатуры уродует и марает людей:

— только высокий религиозный накал души может создать стойкую броню человека;

— когда церковь разгромлена, люди, предоставленные самим себе, легко поддаются проискам зла.

Юноши в Париже и Берлине имели информацию и представление о национал-социализме Гитлера и о фашизме Муссолини. С 1932 года в советских газетах стали появляться ругательные статьи, направленные против нацистов. Нацизм, презиравший на основе своей расовой теории другие народы и стремящийся поживиться на их счёт, вызывал у нас, естественно, резко отрицательное отношение. Я не встретил ни одного подсоветского человека, который оправдывал бы нацистов. Но Гитлер обещал войну против Сталина, и это давало надежду и силы переносить жуткие условия существования, терпеливо дожидаясь своего часа. Разные слои населения ждали войны как освобождения, и им было всё равно, кто ее развяжет. Мечтали только о том, чтобы она поскорей началась. Поддержка Гитлером антикоммунистических сил Испании говорила тогда в его пользу. Германия и Италия оказали помощь национальной Испании, в то время как ведущие западные державы приняли странное решение о невмешательстве в её гражданскую войну. Против Испании был составлен явный коммунистический заговор, она была наводнена советскими агентами, чекистами, летчиками. Из СССР гнали оружие и снаряжение. Коммунисты многих стран вливались в интернациональные бригады. В этих условиях невмешательство означало выдачу Испании на растерзание международным коммунистам, которых вооружили за счёт пота и крови российских народов. Немцы и итальянцы оказали испанскому народу ту помощь, в которой так нуждалась Россия в 1918-20 годах.