Александр Шульгин - Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1

Сидя напротив Шуры, я снова посмотрела на его бородатое лицо и голубые глаза. Они казались темнее, чем ночью. Он ответил мне взглядом, который я уже начинала узнавать: прямой, задумчивый, с намеком на улыбку в уголках глаз. Потом Шура посмотрел на омлет, стоявший перед ним, и взялся за салфетку. Лишь когда он снова посмотрел на меня и улыбнулся, я осознала, что улыбалась все это время.

После завтрака мы взяли чашки с кофе и уселись на мат, скрестив ноги. Шура рассказал мне, как жил на ферме в окрестностях Элмонда, города в Восточном Заливе, о своей любимой корове по кличке Колокольчик и о трех козах. Я спросила, нравилась ли ему вся эта сельская жизнь с животными, и он ответил, что прошел долгий путь с тех пор, как доил буренку, и что, несмотря на всю его привязанность к животным, сегодня он вполне счастлив жить, не имея такой ответственности.

Я спросила:

- А сейчас с тобой живут какие-нибудь животные? Шура потушил окурок и откинулся на подушку, закинув руки за голову.

- У меня две кошки, они живут на улице, и еще суслики и мыши. Раньше у меня был замечательный пес по кличке Бруно. После его смерти я не нашел никого, кто мог бы заменить его. Кроме того, - пожал плечами Шура, - я могу собрать вещи и уехать в любой момент, не беспокоясь о конуре для собак и прочих вещах. Кошки могут прекрасно позаботиться о себе сами. Они охотятся целыми днями, а проточная вода всегда найдется где-нибудь на Ферме.

Я сказала, что никогда не бывала в городке Элмонд и вообще едва ли слышала о нем; казалось, о нем редко говорилось в новостях. Шура ответил: «Это очень маленький и тихий городок. Там найдется не слишком много жителей, готовых пойти на убийство или вооруженное ограбление. Однако жизнь не останавливается и меняется довольно быстро, так что можно рассчитывать на перемены в скором времени; подлинная цивилизация не может быть от нас слишком далеко».

Я рассмеялась и выразила надежду на то, что Элмонд еще долгие, долгие годы останется тихим, нецивилизованным и захолустным городком.

На что Шура сказал:

- Обычно у нас было гораздо больше земли, чем теперешние двадцать акров, но пару участков пришлось продать. Горько говорить, но вершина холма, что прямо за нами, - он поправился, - прямо за мной, застроена целым рядом домов. Они находятся всего в нескольких футах от границы моей собственности. Почему-то я думал, что никто не будет строиться рядом со мной. Странное чувство охватывает меня, когда я смотрю на холм и через зеленое пространство травы вижу эти смущающие меня дома там, где раньше не было ничего, кроме неба и деревьев, - здесь Шура пожал плечами. - Но именно так все и происходит. Ничто в мире не остается неизменным, и ты учишься приспосабливаться к переменам. В противном случае, - Шура на мгновение замолчал, чтобы отпить кофе, - ты тратишь слишком много сил и времени на сожаления. Или пытаешься удержать то, что не вернется назад. У меня по-прежнему много возможностей для уединения, и я продолжаю каждый год высаживать деревья, чтобы оградить свой дом от чужих взглядов.

Я спросила Шуру о детстве, и он сказал, что родился и вырос в Беркли. Я переспросила: «Беркли! Ты действительно родился в Беркли?»

Он поднял брови: «Да, я действительно там родился. Что в этом такого, что тебя так поразило?»

- Потому что ты слишком необычен, чтобы родиться как простой, обыкновенный человек в таком обыкновенном месте, как Беркли!

- О, понимаю, - улыбнулся Шура. - На самом деле Беркли не такой уж заурядный город. Когда ты поймешь это, то обнаружишь, что в Беркли полно необычных людей.

Я хихикнула. По крайней мере, он не стал отрицать, что один из них.

Я закурила еще одну сигарету, а Шура начал рассказывать о переменах, которые произошли в Восточном Заливе с тех пор, как его родители переехали туда. Тогда рядом с ними жили дикие животные и птицы, змеи и пауки. Потом Шура перечислил представителей местной флоры и фауны, постепенно исчезнувших по мере того, как в округе становилось больше дорог, а холмы обрастали домами. Когда он упомянул «черную вдову» [55] Черная вдова (Latrodectus hasselti) - крупный паук с высокотоксичным для человека ядом. , я сказала:

- Ты уверен? Вдруг ты просто не заметил их?

- Уверен. Меня расстраивает, когда человек изгоняет любую другую форму жизни. Это случается слишком часто и происходит слишком быстро, и это означает, что естественный баланс нарушается слишком во многих местах.

- Я понимаю; разделяю твою тревогу. Просто - ну, мне довольно трудно почувствовать большую симпатию к «черной вдове».

- Ты учишься жить рядом с опасными пауками точно так же, как с другими формами жизни. Обычно, если ты их не трогаешь, они оставляют в покое и тебя. Между прочим, - наклонился Шура вперед, - ты когда-нибудь рассматривала паутину, сплетенную «черной вдовой»?

- Нет, не припомню, что мне доводилось видеть ее. А что?

- Она довольно необычна. Она сплетена из очень, очень прочного шелка, настолько прочного, что во время Второй мировой войны ее использовали для изготовления перекрестья в орудийных прицелах. Ты знала об этом?

- Нет, - ответила я, - не знала.

Я наблюдала за Шурой, пока он рассказывал, как проверить - принадлежит ли эта паутина «черной вдове» или нет. Надо было натянуть одну из нитей пальцем: если она отскакивала назад, как будто эластичная, значит, это была паутина «черной вдовы». Тело Шуры было расслабленным, длинные ноги вытянуты на мате. Я вспомнила удивительный запах его подмышек, запах травы и чего-то похожего на запах гвоздик.

Возможно, бархатцы. Не гвоздики. Бархатцы. У скольких еще мужчин на планете так пахнут подмышки? В этом прекрасном создании нет ничего, что бы мне не нравилось. Во всяком случае, пока.

Должно быть, я улыбнулась, потому что Шура замолчал и вопросительно посмотрел на меня.

- Извини, - сказала я, - я слушала тебя, но внезапно вспомнила кое-что приятное.

Я ждала, что он спросит меня об этом воспоминании, но вместо этого он поднялся и пошел на кухню. Я тоже встала с чашкой в руке. Не произнося ни слова, он налил нам обоим кофе, я добавила себе сахар. Кода мы вернулись в нашу крепость из подушек, я почувствовала перемену. Что-то изменилось.

Какое-то время Шура молчал, очевидно, сосредоточившись на своей чашке с кофе. Потом поднял голову и посмотрел прямо на меня, без улыбки. Я не нарушала молчания и ждала.

- Элис, я должен кое-что тебе сказать. Будет лучше, если я скажу это сейчас. Помнишь, я обещал тебе всегда говорить правду, какой бы горькой она ни была. Я не привык делать это; я не выработал привычки говорить правду в отношениях с другими людьми, может быть, потому, что обычно мне казалось, что будет добрее удержать свои чувства при себе. В любом случае, речь идет о негативных эмоциях. Думаю, у меня есть склонность быть резким, и люди могут обидеться. Даже самые близкие друзья говорили мне, что у меня жестокий язык... - Шура замолчал.