Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

— Прямо образ великомученика нарисовали, — желчно заметил Чеховский.

Борисов, не обращая внимания на реплику, продолжал:

— Дзержинский подал мне руку и предложил сесть. У меня от сердца немного отлегло: арестованным, как будто, руки не подают. Он попросил коротко рассказать о моей прошлой служебной деятельности. Когда я закончил, спрашивает:

— Вы из дворян? Помещик?

— Нет, — отвечаю. — Из мещан. Имения никогда не было…

— А почему вы умолчали, что в 1906 году были уволены в отставку за сочувствие к всеобщей железнодорожной стачке? Правда ли, что находились под следствием в качестве обвиняемого по делу забастовки на Полесских железных дорогах и только благодаря амнистии избежали судебной ответственности?

— Правда. А не упомянул об этом потому, что революционером никогда не был, а сочувствовали железнодорожным рабочим многие честные инженеры, — ответил я.

Чеховский не утерпел и прервал Борисова:

— Вот не думал, что вы, хоть и в молодости, вес же сочувствовали бунтовщикам…

— Да успокойтесь же! Не мешайте рассказывать! — накинулись на Чеховского остальные слушатели, недовольные тем, что тот прервал Борисова на самом интересном месте.

— Мне ваши политические взгляды известны, милостивый государь, — повысив голос, сказал Борисов, обращаясь к Чеховскому, и с достоинством добавил: — Я не намерен дальше терпеть вашу иронию и ваши колкости по моему адресу… Тем более, что я не приглашал вас к себе и не смею задерживать…

Чеховский понял, что хватил через край:

— Прошу простить, Иван Николаевич, нервы не выдерживают. Как узнал я сегодня новость, так прямо сам не свой. Извините…

— Так на чем я остановился? — спросил успокоившись Борисов. — Да, Дзержинский помолчал и говорит:

— Никак не могу понять, почему вы сбежали в Киев и скрывались? Насколько нам известно, после Октября вы, как будто, ничего плохого Советской власти не сделали. Или, может быть, мы не все знаем?

— Тут он пристально посмотрел на меня, как бы насквозь пронизывая взглядом. Я ответил, что ничего плохого не сделал. Сбежал, потому что боялся попасть в тюрьму как бывший заместитель министра…

— Да, — протяжно произнес Дзержинский и неодобрительно покачал головой… — Давайте лучше поговорим о предстоящей работе. Мы надеемся, что с вашим возвращением на транспорт вернутся и другие крупные специалисты, которых вы пригласите…

— Расчет был правильный, — подтвердил кто-то из присутствующих. — Благодаря вам мы и вернулись…

— В общем, — заключил Борисов, — впечатление о Дзержинском у меня осталось хорошее. Вдумчивый и, я бы даже сказал, чуткий человек…

— Конечно, хорошо, что вас не посадили, но причем тут чуткость? — не удержался Чеховский.

— Если хотите, могу досказать, — сухо заметил Борисов. — …После беседы с Дзержинским меня отвезли домой на машине в сопровождении матроса из комендатуры. По поручению председателя ВЧК секретарь приказал матросу принять меры к освобождению двух комнат, которые были реквизированы в моей квартире… Приехали мы на Большой Путинкозский переулок. Вот и дом № 7. С волнением стучу в дверь. Открывает нам какой-то незнакомый человек. В коридоре стоят ящики, сундуки.

Захожу в спальню и вижу жену, лежащую на кровати под двумя одеялами и шубой. Глаза ее полузакрыты, и она не узнает меня. Возле кровати сидит наша родственница. Оказывается, Мария Платоновна уже около месяца тяжело больна. Сраженный неожиданно свалившейся на меня бедой я опустился на стул у постели жены. Сижу какой-то опустошенный, не знаю, что делать…

Матрос тем временем по-хозяйски осмотрел квартиру и тихонько вошел в спальню. Глянул на Марию Платоновну, которая, как мне казалось, умирала, бросил взгляд на термометр, висевший на стене, и покачал головой. Не сказав ни слова, он козырнул и вышел… Я хорошо запомнил название корабля на его бескозырке — «Диана». Вернулся матрос часа через два с врачом, двумя медицинскими сестрами, уборщицей и тремя красноармейцами, которые привезли дрова.

Доктор осмотрел и выслушал жену, сделал ей какой-то укол и сказал мне:

— Сыпной тиф. Кризис миновал, но сердце очень ослабело. Теперь главное — остерегаться осложнений. Нужны тепло, питание и тщательный уход. Лекарства и паек для больной мы привезли. Сестры милосердия будут дежурить посменно, пока минует опасность…

Уборщица затопила печь, помыла давно не чищенный паркет и окна. В комнате стало тепло и как будто светлее. Сестры милосердия тем временем сменили грязное белье, остригли, умыли и переодели жену во все чистое… Тут Мария Платоновна пришла в себя, удивленными глазами осмотрелась вокруг, увидела меня и радостно улыбнулась. По ее лицу катились слезы…

Борисов замолчал, вновь переживая те волнующие минуты. Молчали и его собеседники, на которых рассказ Ивана Николаевича произвел большое впечатление.

Затем начальник Главного управления путей сообщения добавил:

— Логика вещей говорит, что честным специалистам нечего бояться прихода Дзержинского. Наоборот, я думаю, он не даст их в обиду. Ведь Дзержинский взял на себя ответственность за судьбу транспорта, а без специалистов его не возродить…

В этот момент кто-то распахнул дверь кабинета. С видом человека, знающего себе цену, вошел плотный мужчина лет под пятьдесят, в отлично сшитом костюме заграничного покроя. Его начавшая лысеть голова была коротко острижена. Бородка-эспаньолка и тщательно закрученные усы придавали полному розовощекому лицу выражение самодовольства. Он снисходительно кивнул головой собравшимся, подал руку одному Борисову. Не дожидаясь приглашения, сел около него в кресло и, усмехаясь, громко сказал:

— Бьюсь об заклад, что тут перемывали косточки новому наркому… Конечно, железнодорожным спецам есть о чем беспокоиться — теперь с саботажниками разговор будет короткий…

— Без издевки вы не можете, Юрий Владимирович, — укоризненно заметил Борисов. — Можно подумать, что сами вы не железнодорожник и не специалист…

— «Федот, да не тот!» — ответил профессор Ломоносов. [5] Ю. В. Ломоносов в 1920–1922 годах возглавлял железнодорожную миссию по выполнению заказов в Швеции и в Германии на паровозы и другое железнодорожное оборудование. Впоследствии из командировки за границу в СССР не возвратился. Ну, да ладно, не об этом речь. Я зашел, Иван Николаевич, узнать, когда соберется новая коллегия? Это интересует меня как уполномоченного Совнаркома по железнодорожным заказам за границей. Хочу на заседании коллегии поставить вопрос о постройке в Германии двух опытных тепловозов в счет суммы, ассигнованной на паровозы.

— Я еще не представлялся новому наркому, — ответил Борисов. — Не знаю, когда он посчитает нужным созвать коллегию. Что касается тепловозов, то желательно получить от вас докладную записку с технической характеристикой этих локомотивов.