Евгений Брандис - Рядом с Жюлем Верном

Вопреки единодушному мнению французских критиков, эту книгу Жюля Верна мы никак не можем причислить к шедеврам. Несмотря на занимательность фабулы «путешествия от Москвы до Иркутска», этот знаменитый роман основан на псевдоисторических событиях и полон бытовых несуразностей, которые сразу же заметит любой русский читатель. Но писателя так увлек его замысел, что он отложил ради него начатую рукопись «Гектора Сервадака». «Я не могу думать ни о чем другом, – писал он Этцелю, – это великолепный сюжет!»; «Я так погрузился в Сибирь, что не могу прервать работу ни на один день. Впрочем, мой роман скорее татарский и сибирский, чем русский».

Уже набранный текст Этцель решил показать И. С. Тургеневу и вскоре, 23 сентября 1875 года, получил ответ: «Мой дорогой друг, книга Верна неправдоподобна – но это неважно: она занимательна. Неправдоподобие заключается в нашествии бухарского хана на Сибирь в наши дни – это все равно, как если бы я захотел изобразить захват Франции Голландией».

И все же русский писатель одобрил произведение, проникнутое большой симпатией к его стране и народу, и к политическим ссыльным в Сибири. При этом Тургенев высказал два-три замечания, с которыми Жюль Верн посчитался, а затем, по просьбе Этцеля, устроил им обоим встречу с русским послом, князем Н. А. Орловым.

Прием романиста и издателя в русском посольстве состоялся ровно через два месяца. Посол не нашел в романе ничего «предосудительного» и все же посоветовал изменить заглавие. «Курьер царя» превратился в «Михаила Строгова». Но опасения, что в Петербурге книгу не пропустит цензура, полностью подтвердились. Русский перевод «Михаила Строгова» вышел из печати только в 1900 году и затем был включен в Собрание сочинений Жюля Верна, выпущенное после революции 1905 года П. П. Сойкиным. Во Франции же этот роман выдержал сотни изданий, став своего рода «бестселлером».

Интрига держит читателя в напряжении от первой до последней страницы. Выдуманное восстание «туркестанских племен», в ходе которого они якобы захватывают часть Восточной Сибири, служит фоном для напряженного действия. Фельдъегерь Михаил Строгов, преодолев тысячи препятствий, прибывает в Иркутск, к генерал-губернатору, с личным посланием царя и в финале разоблачает предателя, возглавившего восстание кочевников.

В то же время почти безупречно географическое описание России на всем пути следования героя от Москвы до Иркутска – через Нижний Новгород с его прославленной ярмаркой, Казань, Пермь, Тюмень, Омск, Колывань, Томск, Красноярск и другие города. Жюль Верн хорошо знает специальную справочную литературу, правильно указывая даже самые захолустные села и посады, почтовые станции и перевалочные пункты, состояние проезжих дорог и объездные пути. Он дает также описания природы, рассказывает о населении и занятиях жителей. В этом смысле роман имел для французских читателей несомненную познавательную ценность. Французские школьники в течение многих десятилетий знакомились с географией России по «Михаилу Строгову».

Однако будь это только путеводитель, не было бы увлекательной книги. Привлекают в ней кроме сюжетных хитросплетений благородные мужественные герои – бесстрашный Михаил Строгов, которого не останавливают никакие преграды, обаятельная русская девушка Надя, отправившаяся в Сибирь на поиски отца, сосланного на пожизненную каторгу. Отец Нади, рижанин Василий Федоров, осужден за участие в тайной политической организации, а революционная деятельность, как известно, каралась в царской России сурово.

Нечего и говорить, что Надя после всех испытаний, выпавших на ее долю, все-таки находит отца, который, кстати, получает прощение за доблесть, проявленную в боях с «татарами», а Михаил Строгов, проделавший вместе с Надей значительную часть пути, обретает верную, любящую спутницу жизни.

Если «Вокруг света в восемьдесят дней» можно назвать апофеозом скорости, то «Михаила Строгова» с тем же основанием – апофеозом смелости. Смелость в соединении с благородством души – лучшие человеческие качества, которые отличают положительных героев Жюля Верна.

«Михаил Строгов», инсценированный в соавторстве с тем же Ден-нери, как и «Вокруг света в восемьдесят дней», обошел театры многих городов мира, а потом, разумеется, и киноэкраны – в качестве заглавного героя популярного фильма.

В соавторстве с тем же Адольфом Деннери Жюль Верн инсценировал «Детей капитана Гранта» и в 1881 году выпустил сборник из трех пьес «Путешествия в театре». Затем при его пассивном участии предприимчивый Деннери сочинил «Путешествие в невозможное», феерию для театра Порт-Сен-Мартен, где действуют доктор Оке, капитан Немо со своим «Наутилусом», Аксель из «Путешествия к центру Земли», учитель танцев из «Школы Робинзонов» и знаменитый Пущечный клуб, соорудивший новую колоссальную пушку, которая переносит юного Жоржа, сына капитана Гаттераса, одержимого страстью к путешествиям, на планету Альтор. Там вечный праздник, музыка, танцы. На Альторе гребут бриллианты лопатой. И вдруг – взрыв! Все исчезает. Жорж пробуждается у себя дома. Всемогущий доктор Оке, сыгравший с ним злую шутку, возвращает его к действительности.

Спектакль сопровождался шумной рекламой, был обставлен пышными декорациями, небывалыми зрелищными эффектами. Текст «Путешествия в невозможное» до сих пор не разыскан. Судя по рецензиям и либретто, это была не слишком удачная попытка поставить научно-фантастическую феерию по мотивам популярных произведений Жюля Верна. Попытка, как видно, с негодными средствами, потому что научная фантастика давалась на опереточном уровне.

Позднее писатель разрешил инсценировать и некоторые другие романы («Упрямец Керабан», «Матиас Шандор»), но длительный и прочный успех завоевали многочисленные постановки только трех первых феерий, прибавивших к миллионам читателей «Необыкновенных путешествий» Жюля Верна несметное число восторженных зрителей.

Осенью 1871 года Жюль Верн переселился в Амьен, главный город департамента Соммы в двух с половиной часах езды от столицы. «Я живу теперь, – писал он одному из знакомых, – достаточно близко от Парижа, чтобы ощущать его блеск и в то же время быть вдали от невыносимого шума и сутолоки».

Амьен и тогда уже был крупным центром текстильной и металлообрабатывающей промышленности. Старое здесь причудливо перемешивалось с новым. Средневековые строения, в том числе великолепный памятник готики – собор XIII века, и безвкусные дворцы фабрикантов. Пышные деловые кварталы и жалкие лачуги рабочих. Мощеные центральные улицы и рядом непролазная грязь. Сразу за кольцом бульваров, разбитых на месте прежних крепостных валов, простирались капустные огороды. Здесь колола глаза нуворишская спесь, [53]выпячивались мещанские и сословные предрассудки, не было той широты и терпимости, которая отличала приморский Нант от этого типичного провинциального города.