Моисей Дорман - И было утро, и был вечер

В военкомате - пишет мама - к ней отнеслись на удивление чутко. Прежде всего, военком предложил ей сесть. Даже стул подвинул. Сказал, что получил ходатайство из части, где служит сын. Сообщил, что сын служит хорошо, имеет правительственные награды. Это родителям - бальзам на душу: имеют письменное подтверждение, что я воюю хорошо! Их можно понять: они достаточно наслушались разговоров о том, что евреи - трусы и воюют только в Ташкенте. Военком, спасибо ему, обещал даже с билетами помочь, что немаловажно. Родители, не привыкшие к такому вниманию, решили, что я пробился в начальники, рады за меня и все-таки советуют быть поосторожней, зря не рисковать.

Обстоятельства вынуждают родителей поскорее уезжать из Лысьвы: очень голодно, пухнут ноги, нет работы по специальности, трудно с топливом, холодно, квартирная хозяйка всячески выживает их, как, впрочем, и другие хозяева - своих квартирантов-"выковырованных". Намучились они за три с половиной года предостаточно.

Бабушка умерла в 1942 году. Сестра учится в Молотове (Перми) и останется там до окончания весеннего семестра, до июня.

С возвращением домой все складывается не так уж гладко. Недавно родители получили письмо от знакомых. Те пишут, что в ночь нашего бегства, 27 июля

1941-го, большая бомба буквально разнесла на куски наш дом. Теперь на этом месте - глубокая яма. Вовремя мы убежали!

Родители с братом уже собираются в обратный путь, на Украину. Думают временно поселиться в Нежине: там, говорят, с жильем попроще, голода нет.

Вообще, Украина - не Урал! А пока у них адреса нет, писать мне следует только сестре на общежитие, хотя адрес этот ненадежный, там письма часто пропадают.

От письма веет тоской. Остро чувствую неустроенность жизни: мы разбросаны по свету, нет у"меня "отчего дома", своего угла, даже нормального адреса нет. Нужно положить в карман гимнастерки записку с адресом сестры: "В случае чего прошу сообщить моей сестре по адресу...". Ведь в штабе адреса сестры нет. Впрочем, если мама узнает с опозданием, - пусть. Наплакаться успеет.

В комнате становится шумно, и я выхожу во двор. Уже за полдень. Поспал совсем немного, но чувствую себя гораздо бодрее. Вижу - Сидельников с

Никитиным успели поднять забор. Они стоят рядом с хозяином. Подхожу к ним. Сидельников вынимает изо рта гвоздь и одним ударом топора загоняет в штакетник:

- Порядок в танковых войсках!

Хозяин улыбается, доволен, и мне приятно, что "в войсках порядок".

- Хорошо сделали. Порядочно. По-человечески.

A Сидельников, добродушно ухмыляясь, добавляет:

- Ну, скажи, хозяин, чего еще сделать? В охотку мы быстренько наладим. Да-а, мне бы у себя дома поробить. Изгородь, крышу ли, ну, хотя бы дров нарубить...

Эх-ма! Дом, наверно, запустили без меня-то. Теперь что? Все на хозяйке: она и за бабу, и за мужика. У нас говорят: "Я корова, я и бык; я и баба, и мужик!" А я тут зазря время истрачиваю. Эх-ма! Ну, что еще сделать? Недорого возьму. Магарыч токо: бутылка паленки да кусок сала.

Хозяин одобрительно кивает:

- Дзинкую бардзо, панове!

Он уходит, а за ним с топором в руке - Сидельников. Оставшись наедине с Никитиным, отдаю ему свои злотые - могут пригодиться для расчета с хозяевами. За что-нибудь.

% % %

Возвращаюсь в дом. Хочу закурить, но портсигар в кармане не нахожу. Нет его и на диване. Вот рассеянный! Вспоминаю, что в последний раз закуривал как будто в хозяйской комнате. Там, вероятно, и обронил. Иду туда. Стучу. Из-за двери слышу: "Прошэ, прошэ". Захожу. В комнате хозяева и с ними - Ева. Объясняю, что уронил свой табак, тютюн, табакерку. Они удивленно смотрят на меня, разводят руками: мол, "ищи!". Оказывается, портсигар, действительно, лежит на подоконнике. Медленно скручиваю цигарку. Уходить не хочется...

Хозяин, видимо, чувствуя это, как воспитанный человек, предлагает мне курить здесь. Держу свою самокрутку в руке, не раскуриваю, но и не ухожу. Замечаю у окна книжный шкаф. Спрашиваю, нет ли у них русской книжки. Хотел бы почитать. Ева отвечает, что русских "ксенжек" нет. Только польские и немного французских. Лицо ее спокойно, строго, но доброжелательно. Спрашивает:

- А вы по-польски читать умеете?

- Немного. Интересно бы посмотреть простую книжку. Может быть, прочту.

- Пан хорошо понимает по-польски. Как вы научились?

- Мы уже полгода воюем в Польше, и я слышу польскую речь. За шесть месяцев можно кое-чему научиться. Кроме того, в школе, помимо русского, я учил и украинский, а он похож немного на польский.

Неожиданно выясняется, что я задел национальные чувства хозяина. Он

категорически не согласен и даже обижен моей необъективностью. Пан Богдан считает, что польский и украинский сравнивать никак нельзя - это совершенно разные языки:

- Украинский, по существу, далек от польского. Он несравненно грубее и беднее. Очень примитивный и неразвитый язык...

Я не соглашаюсь, втягиваюсь в дискуссию, хотя знаний, научного, так сказать, багажа, у меня нет совершенно. Тем не менее я, с апломбом даже, утверждаю, что эти языки очень близки, раз у них много общих корней и слов. Это же очевидно! Украинский язык не бедный. Вот Тарас Шевченко писал прекрасные стихи. Не хуже вашего Адама Мицкевича. Произношу разные банальности: все языки, мол,

по-своему хороши, у всех есть свои прелести и прочее.

Хозяин же удивляет меня своей странной и глубокой неприязнью к украинскому языку. Он утверждает, что Шевченко не может идти ни в какое сравнение с Мицкевичем:

-Почитайте, например, "Пан Тадеуш" или "Дзяды"!"

-Больше делать нечего! - думаю я.

Ева слушает, молчит. Хозяин переводит ей. Мне ясно, что его позиция

необоснованна, несправедлива. Поэтому я горячусь, высказываю поверхностные, в общем, соображения о тесных связях польской, русской и украинской литератур, о взаимном влиянии писателей друг на друга.

- Вообще, мы с вами близкие соседи. Все у нас связано, особенно в

политических делах. Смотрите, Понятовский, Лещинский, Разумовский,

Хмельницкий, Костюшко - все были связаны с русскими царями и политическими деятелями. Вы, в свое время, захватили Киев, Смоленск, даже Москву. А русские - Варшаву. Мои предки долгое время жили рядом с поляками. Моего дядю

звали Иосиф, как вашего сына. Имя моей матери Мария Вишнепольская. Мой друг детства Анатоль Козачинский - чистокровный поляк. Ева не сдерживает своей радости и удовлетворения:

- Это так интересно! Расскажите о своих родителях, прошэ!

- Мои родители - евреи. Наши предки жили на правобережной Украине, на территории старого Польского государства, точнее, на землях известных польских магнатов. Поэтому у моих родственников и знакомых польские фамилии: Вишнепольские, Вишневецкие, Кохановские, Вербовецкие, Мясковские, Гоноровские, есть, кажется, даже Потоцкие.