Илья Константиновский - Караджале

В Берлине Караджале окружает себя румынскими газетами и журналами, румынскими книгами. Он делает вырезки, составляет досье, собирает образцы забавных стилистических глупостей. Этому же занятию он посвящал много времени и в Бухаресте. Но здесь не с кем делиться своими открытиями, и Караджале немедленно сообщает о них друзьям на родине. Или приглашает Пауля Зарифопола срочно прибыть из Лейпцига в Берлин, потому что здесь «…тебя ждет целая кипа публикаций, наполненных чудесами; мы вместе подстрижем этот удивительный сад и соберем букет, достойный возложения на алтарь дакороманских муз».

Из Берлина Караджале рассылает огромное количество писем, иллюстрированных открыток, телеграмм. Он может написать и два письма в день одному и тому же лицу. Все эти послания идут, конечно, в Румынию. Они поражают получателей четким каллиграфическим почерком, но близкие друзья знают — это уже переписанные набело листы. Караджале пишет письма с той же заботливостью, что и литературные произведения: сначала он составляет конспект или черновик. Для того чтобы его послания с большей силой напомнили адресатам образ их составителя, он подписывается именами своих героев: Рика Вентуриано, Мариус Кикош Ростоган, Митика. Он защищается изо всех сил от «эффекта расстояния», от отчуждения, которое может возникнуть между берлинским жителем и друзьями, оставшимися на родине. Его письма всегда заканчиваются стереотипными фразами: «Обязательно приезжайте к нам», «Мы по вас соскучились», «Мест для гостей у нас хватает». Посылая одному из друзей приглашение, Караджале соблазняет его такой картиной:

«В плохую погоду мы шестеро спокойно сидим в тепле, при уютном свете, с первоклассным маринадом из балтийской сельди на столе, с румяной индейкой, приправленной, как полагается, маринованной страсбургской капустой; все честь честью, яблоки из Калифорнии (объедение!), ананас из Камеруна (красота!), и легкое мозельское винцо, и свежее янтарное пиво; а после обеда черное кофе с каймаком, приготовленное мадам Марго, рюмочка ликера…»

И друзья часто откликаются на приглашения берлинского отшельника. Помимо обещанных обедов и развлечений, главным соблазном было, конечно, общество самого Караджале. В его берлинской квартире часто гостили семьи Доброджану Геря и доктора Урекиа. Там долго жила Челла Делавранча. Побывали у Караджале в Берлине и Влахуца, Георге Пану, Александру Давила, Петре Миссир, актеры Буфлински и Мария Чукуреску, художник Мариус Бунеску и многие другие. Довольно часто сюда приходили румынские студенты, учащиеся в Германии. Один из них, Хория Петре Петреску, написал докторскую диссертацию о произведениях Караджале. Другой — будущий видный социолог Д. Густи стал его другом.

Но всего этого было мало. И Караджале выписал из Румынии своего старого знакомого — пианиста Димитриу и поселил его вместе с женой в своей берлинской квартире. Таким образом, Караджале получил возможность устраивать и дома настоящие музыкальные фестивали.

«Димитриу был очень ленив и не упражнялся, — рассказывает И.Д. Геря. — Поэтому он исполнял только легкие вещи из Моцарта, Гайдна и Бетховена. Ничего из современных композиторов или романтиков. Исключительно классиков. Но играл он с таким пониманием и с таким чувством, что, казалось, это играет не он, а кто-то другой. Караджале говорил: «Метромониде не играет — он как будто раскладывает пьесу на ее составные части и объясняет ее тебе кусок за куском».

Привязанность Караджале к родине вскоре побеждает его иллюзию, что он сможет удовлетворить свою тоску по Румынии превращением своей берлинской квартиры в клочок «румынской земли». Твердо решив не возвращаться в Бухарест, он будет тосковать по родному городу. И так как он не эмигрант в подлинном значении слова, он воспользуется любым предлогом, чтобы снова побывать в Румынии. Дальний путь его не пугает. Для такого завзятого любителя путешествий поездка из Берлина в Бухарест и обратно — сущий пустяк.

Никто из биографов Караджале не составил календаря его поездок берлинского периода. Их было очень много. Иногда они были вызваны каким-нибудь делом — переговоры об издании новой книги, болезнь старшего сына Матея, которого отец одно время держал в Берлине и записал в университет, однако, узнав, что тот и не думает посещать лекции, отправил обратно в Бухарест. Но и такой предлог, как необходимость устроить в каком-нибудь литературном журнале первые сочинения того же Матея, Караджале тоже считал достаточным основанием, чтобы еще раз съездить на родину. Когда предлоги начисто отсутствовали, Караджале отправляется в Румынию просто для того, чтобы повидаться с друзьями. И тогда в Бухарест посылаются предупреждения такого рода:

«Дорогуша, с того момента, когда ты получишь эти строчки, не пиши мне больше ни слова: я в пути; лечу, как голодная бабочка, мечтающая упасть на цветок, — цветок из квашеной капусты с фасолью на масле. Прошу тебя проследить, как хороший садовник, чтобы я застал любимый цветок достойным моего голода. Если бы я остался здесь еще дней на десять, то, вероятно, умер бы с голоду, так как мои бедные кишки уже склеились от немецких соусов».

На пути между Берлином и Бухарестом лежит Будапешт. По этой же дороге можно попасть в Трансильванию. Там тоже живут друзья, с каждым годом их становится больше. И Караджале останавливается в Будапеште, выступает перед румынскими студентами, учащимися в венгерской столице. Иногда он посещает и трансильванские города.

Мы знаем много подробностей о том, как проводил время житель берлинских фешенебельных районов Вильмесдорф и Шенеберг, когда он снова попадал в родную обстановку. Он не любил останавливаться в гостиницах. В Плоешти он жил у Доброджану Геря, в Бухаресте чаще всего у Влахуца. Приезд Караджале был праздником для его друзей. В доме Геря сыну-гимназисту разрешалось в такие дни не ходить в школу, чтобы он тоже мог насладиться обществом Караджале. А вот что записал однажды в своем дневнике Александру Влахуца: «Брат Караджале у нас — мы слушаем его рассказы, восторгаемся и не можем думать ни о чем другом».

Караджале на родине — это снова тот неподражаемо веселый, остроумный, ироничный собеседник, каким знают его друзья. Он без конца рассказывает смешные истории, которые в его устах становятся еще смешнее. Комната, в которой он находится, как будто наэлектризована его присутствием. Мими Штефанеску Влахуца рассказывает, 'то, как только он появлялся в их доме, сразу же рассылались гонцы по всему городу, так что вскоре в доме уже было тесно от гостей. И сразу же начинались горячие Дебаты:

«Казалось, что воздух искрится от голосов спорщиков… С бесконечными вариациями тона и нюансов Караджале остроумно изображал сцены, подсмотренные им поезде или в других местах. Слушатели как завороженные следили за его игрой, пораженные его мимическим талантом. А иногда он мастерски насвистывал нам какую-нибудь музыкальную пьесу, фрагмент из бетховенской сонаты, чаще всего из любимой Лунной сонаты. Но бывало и так, что он появлялся, охваченный желанием сразиться с кем-нибудь. Жалкая участь ждала того неосторожного или неподготовленного собеседника, который в такие минуты осмеливался вступить с ним в спор. Как будто человек этот выходил на поединок со сказочным драконом. Караджале играл с ним, как кошка с мышью, давал ему возможность разогнаться, подпускал его совсем близко, подзадоривал, с тем чтобы тот нагромоздил побольше наивностей… Потом начиналась расправа. Разящий поток стрел, острые иронические замечания, гениальные эпитеты обрушивались на голову такого человека и сражали его наповал. Остроты и ум Караджале сверкали, как пышный фейерверк. И присутствующие так забавлялись спектаклем, что забывали о милосердии, которое следовало бы выказать побежденному».