Владимир Томсинов - Аракчеев

Любопытно, что поначалу император Павел вызывал у русских англофилов откровенное восхищение. Признанный их глава С. Р. Воронцов писал 12 декабря 1796 года в письме к С. А. Колычеву: «Мы лишились великой монархини; но несомненно, что преемник ее будет великим и добрым государем… Мы знаем, что он сведущ и умен. Образ его действий по вступлении на престол свидетельствует о превосходном его характере и возвышенной душе». О том, что «первые годы правления Павла ничем не разочаровали Воронцова», которого император так «высоко ценил», что «в начале 1799 г. предложил занять пост государственного канцлера вместо умершего графа Безбородко», пишет в своей книге «У темзских берегов. Россияне в Британии в XVIII веке» английский исследователь Э. Кросс. Но спустя некоторое время С. Р. Воронцов стал открытым и непримиримым противником императора Павла. Когда же и в связи с чем произошел этот переворот в воронцовском сознании? Э. Кросс прямо указывает время и главную причину его — конец 1800 года, начало сближения Павла с Наполеоном Бонапартом.

Еще в середине 1799 года Воронцов писал в одном из своих писем: «Я благодарю Всевышнего, что при конце моей жизни он дозволил мне дожить до сих счастливых времен, в кои царствует в моем отечестве Государь, столь великодушный и премилостивый…», а осенью того же года сочинял восторженные стихи о своем императоре [111]. Его славословия в адрес Павла I продолжались вплоть до осени 1800 года. С конца же 1800 года он, находясь в Лондоне, уже открыто призывал в письмах к своим друзьям в России убить Павла. В письме к H. H. Новосильцеву от 2 февраля 1801 года С. Р. Воронцов после сообщения о «безумии» Павла, «ежедневных жестокостях», якобы им совершаемых, восклицал: «Но это не действует на нацию и на тех, которые наиболее заинтересованы в ее спасении! Кажется, будто оцепенение и дурацкая трусость обуяли все души».

Британский посол в России лорд Чарлз Уитворт раньше всех сторонних лиц почувствовал перемену в отношении российского императора к Великобритании. Он так же, как и русские англофилы, в течение первых лет правления Павла воздавал ему хвалу. Однако накануне своего удаления из Санкт-Петербурга, в марте 1800 года, резко изменил мнение о нем. Ч. Уитворт был, пожалуй, одним из первых, если не первым, кто стал распространять слух о сумасшествии Павла. 6 марта 1800 года он заявил в своей депеше в Лондон: «Император, говоря литературно, не в себе… С тех пор, как он вступил на престол, психическое расстройство его стало постепенно усиливаться…»

Подобную перемену отношения к императору Павлу во второй половине 1800 года проявили многие русские аристократы. Как уже отмечалось выше, по мнению современников тех событий, идею организации заговора против Павла впервые озвучил Н. П. Панин. Так вот, высказываться эта идея стала именно с осени 1800 года, после того, как сделалось очевидным, что российский император отходит в своей внешней политике от союза с Великобританией к коалиции с Францией. А. Ф. Воейков замечает в своих мемуарах, что британский премьер-министр Питт «с восторгом ухватился за эту идею, когда Ольга Александровна Жеребцова, урожденная Зубова (родная сестра г. Платона Александровича), сообщила ему ее, и щедрою рукою отсыпал серебренники: ибо между заговорщиками находился и Иуда предатель. Не знаю, как поделили их, но знаю, что огромные суммы остались у графа Палена, который не всыпал их в сокровищницу церковную и не удавился от раскаяния».

Историк Е. С. Шумигорский писал, основываясь на многих свидетельствах, о том, что с момента разрыва императора Павла с Англией «английские гинеи текли обильною рекою в руки Палена и других единомышленников чрез приятельницу Витворта О. А. Жеребцову, сестру Зубовых». П. А. Толстой рассказывал в свое время, что в марте 1801 года видел у Палена целые свертки английских гиней. Пребывая в отставке, Пален, играя однажды с Зубовым в карты, поставил на кон сразу 200 тысяч рублей.

А. Ф. Воейков с болью констатировал в своих записках: «В дворцовой революции 12 марта всего прискорбнее, всего ненавистнее для Русского то, что ее произвела не пламенная любовь к отечеству, не желание спасти граждан от тиранства; ее произвело личное мщение и золото Англии. Спросите у Ольги Александровны Жеребцовой, сестры Зубовых, она еще жива. Она была любовницей английского посла при российском дворе лорда Витворта и тайным агентом Питта. Ее заговорщики послали в Лондон к Питту, который на упреки принца Conde в смерти Павла холодно ему ответил: «Qui m'importe comment, pourvu que l'animal soit terrasse» (дословно: «Неважно как, лишь бы зверь был сражен»).

Не исключено, что мысль об устранении Павла I с российского императорского престола посредством узкой группы состоявших у него на службе сановников была действительно подсказана премьер-министру Великобритании Уильяму Питту через Ольгу Жеребцову самими заговорщиками. Им, выросшим в эпоху дворцовых переворотов, это должно было казаться вполне естественным. Но более вероятным представляется все же другое: Питт сам вбросил эту идею через кого-то (может быть, даже через Ольгу Жеребцову, любовницу посла Великобритании в России, или через самого Чарлза Уитворта) в среду российских аристократов. Основания для такого предположения есть, и весьма серьезные.

В 50-х годах XIX века Карл Маркс, работая однажды в Британском музее, обнаружил в коллекции английского историка Уильяма Коукса массу документов XVIII столетия, среди которых было множество писем и докладов от англичан, представлявших интересы Великобритании в России. Содержание найденных документов настолько заинтересовало теоретика «научного коммунизма», что он решил написать на их основе специальную работу. В августе 1856-го — апреле 1857 года его произведение «Откровения из дипломатической истории 18 столетия» («Revelations of diplomatic history of the 18-th century») было опубликовано в еженедельной лондонской газете «Свободная пресса» («Free Press») [112]. Четыре из пяти глав (1, 2, 3-я и 5-я) данного произведения составляют обширные цитаты из документов, обнаруженных К. Марксом в Британском музее. В заключении первой главы приводится текст сообщения, которое отправил из России в адрес Уильяма Коукса капеллан английской фактории в Санкт-Петербурге Л. К. Питт, являвшийся ближайшим родственником премьер-министра Уильяма Питта. По некоторым фактам, упоминающимся в данном сообщении, его можно уверенно датировать 1800 годом. Любопытно, что в верхней части рукописного оригинала этого документа стояла пометка, сделанная, как предположил Маркс, Уильямом Коуксом: «Tо be burnt after my death» («должно быть сожжено после моей смерти»). Почему данную бумагу предназначали к сожжению? Что опасного содержалось в ее тексте?

В сообщении капеллана Л. К. Питта речь шла о переменах во внешней политике России, произведенных императором Павлом. «Как известно, — писал Питт, — последние слова, произнесенные императрицей (Екатериной II), были адресованы ее секретарю, когда она отпускала его от себя в то утро, в которое ее хватил удар. «Скажи князю (Зубову), — сказала она, — чтобы он пришел ко мне в двенадцать и чтобы напомнил мне о подписании Договора о союзе с Англией». Далее Питт завел речь о значении, которое имеет для Великобритании союз с Россией. «Узы, которые привязывают ее (Великобританию) к Российской империи, сформированы природой и являются нерушимыми, — заявил он. — Объединенные, эти нации могли бы смело противостоять объединенному миру; у разделенных сила и значение каждой основательно уменьшаются. Англия имеет причину сожалеть вместе с Россией о том, что императорский скипетр используется так несообразно, но единственным, кто разделяет империи, является государь России» (выделено мной. — В. Т. ). Данное свое сообщение капеллан Л. К. Питт завершает следующими весьма примечательными словами: «Насколько человеческое провидение может в этот момент понимать, отчаяние разъяренного индивидуума кажется более вероятным средством покончить с настоящим мрачным положением, чем какая-либо более систематическая комбинация мер для восстановления достоинства и значения трона России». Можно предполагать, что совсем нехристианские рассуждения английского служителя церкви были доведены до сведения премьер-министра Великобритании. Л. К. Питт показывает в своем послании просто удивительную осведомленность о происходящем в покоях Екатерины II и при дворе Павла I, а кроме того проявляет настолько необычную для простого английского капеллана степень заинтересованности в восстановлении союза России с Англией, что допускает в качестве средства достижения этой цели самые крайние меры. Трудно поверить, что такой человек мог быть послан в Санкт-Петербург только для отправления обязанностей капеллана.