Вадим Удилов - Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость

В последних числах января и начале февраля 1945 года Гуннера не было в Бухаресте. Из предыдущих радиограмм было известно, что он по указанию венского разведывательного центра изыскивает наиболее безопасные пути нелегальной переправы в Германию майора СС Шмидта и махрового националиста и друга Петрашку — Стойканеску.

Полученная чекистами информация давала основание полагать, что выезд Шмидта и Стойканеску связан с их докладом немецкой разведке и правительству Хориа-Сима о готовности подпольных сил к восстанию в тылу Советской Армии с целью установления в Румынии профашистской диктатуры. С другой стороны, имелись серьезные опасения, что Шмидт и Стойканеску, согласовав в Германии сроки выступления, по возвращению в Румынию доложат о них Петрашку и Гуннеру и таким образом активизируют деятельность легионерского подполья и немецкой резидентуры. В связи с этим было принято решение арестовать Шмидта и Стойканеску. Однако во избежание провала Хельмута было признано целесообразным после того, как он сообщит чекистам район перехода ими линии фронта, задержание провести на территории Венгрии при их подходе к боевым позициям. Но обстановка сложилась так, как не предполагали военные контрразведчики.

8 февраля почти по всей Румынии была промозглая холодная погода. Днем дул леденящий, пронизывающий до костей ветер. К ночи он утих, однако мороз крепчал все больше и больше. Давно в этих южных районах не было такой низкой температуры.

Хельмут лег в постель довольно рано — половина второго ночи. Обычно в ночное время ему приходилось шифровать донесения, получаемые от Гуннера, Петрашку или Липхарда, а затем в первый сеанс радиосвязи, установленный ему центром с 4 до 4.30 утра, передавать подготовленные сообщения.

Последние же три дня из-за отсутствия Гуннера телеграмм почти не поступало, и Хельмут мог разрешить себе такой «непозволительный для военного времени» роскошный отдых. Но спать ему не пришлось. В три часа ночи кто-то настойчиво застучал условным сигналом в окно. Через морозные узоры на стекле Хельмут увидел Гуннера в форме вольноопределяющегося румынской военной армии…

С первых минут появления Гуннера в квартире Хельмут понял, что случилось что-то необычное. Резидент был явно возбужден. Чувствовалось, что он торопился попасть на квартиру своего радиста. Щеки и уши у него побелели от мороза, руки казались скрюченными. Сам он весь дрожал от холода.

Как выяснилось позднее, почти двенадцать часов он добирался в открытых кузовах попутных машин до Бухареста, чтобы поспеть к сроку. В душе Гуннер проклинал себя за то, что надел на себя форму вольноопределяющегося, так как низкое звание не давало ему возможности воспользоваться более удобным и теплым местом на транспорте.

— Когда очередной сеанс, — хриплым, простуженным голосом спросил Гуннер Хельмута. Получив ответ, он несмотря на то, что его трясло от холода, продиктовал и попросил срочно зашифровать и передать в центр немецкой разведки следующую телеграмму:

« РСХА » — Раннеру » [10] Кто скрывался под именем Раннера, установить не удалось. Молния.

« Титц » и Стойканеску сегодня, 9 февраля, в 5.00 вылетают к вам из Брашова на румынском военном самолете « Хейнкель-129 » № 214-С. Маскировка под румынских военнослужащих. « Титц » по документам Бырсан, Стойканеску — Руган. Из-за плохой погоды возможно сделают промежуточную посадку в Мишкольце.

Прошу передать радиостанции « Донау » и наземным станциям, что позывным самолета будет знак УА-2; « воскресенье » — означает посадку в Братиславе, « вторник » — посадка в Винернойшдате. Перелет фронта в районе дислокации 4 румынской армии. Условные сигналы для зенитчиков: две красные ракеты и два колебания крыльями.

« Боб » снова возвратился в Бухарест.

«62».

Шел четвертый час ночи. Хельмут в присутствии Гуннера шифровал телеграмму, а мысли его с лихорадочной быстротой перебирали различные выходы из создавшегося положения. Было ясно, что Гуннер останется в квартире по меньшей мере до утра. За это время самолет со Шмидтом и Стойканеску мог пересечь линию фронта. «Перепутать шифр?» — думал Хельмут и тут же отказался от этой мысли. С одной стороны, за его работой следили зоркие глаза Гуннера, а с другой — самолет независимо от содержания телеграммы мог достичь немецкой территории.

Связаться срочно с чекистами? Невозможно! Из дома позвонить нельзя, телефоны-автоматы во время войны не работали, да и Гуннер был начеку. И тогда Хельмут решился на рискованный шаг. После зашифровки до радиосеанса оставалось 15 минут. Хельмут, делая вид, что очень удручен плохим состоянием шефа, помог снять ему обувь, стал растирать руки и лицо. Гуннер действительно чувствовал себя неважно: болела поясница, ноги и руки ломило от холода, щеки и уши не чувствовались. «Вам обязательно нужно растереться спиртом или цуйкой, шеф, — бросил Хельмут, — иначе я не поручусь за исход дела. Смотрите, как бы не получить после вашей прогулки гангрену». «Ты прав, мой друг», — ответил Гуннер и попросил поискать чего-либо из спиртного в квартире. «К сожалению», напитков не оказалось и сразу же после передачи указанной телеграммы Хельмут по просьбе Гуннера побежал в ночную «бодегу» (так назывались небольшие трактиры в Румынии) за цуйкой.

Находясь в передней, Хельмут быстро набросал записку на немецком языке с координатами самолета, временем вылета и где он намерен перелететь линию фронта. «На этом самолете немецкие офицеры пытаются удрать в Германию» — гласила последняя фраза записки. Он выскочил на улицу и побежал в надежде встретиться с русскими патрулями. Ему казалось, что прошло уже много времени, необходимо было возвращаться домой, а встретить кого-либо из русских Хельмуту не удалось. Он забежал в бодегу, которая уже закрывалась из-за отсутствия посетителей, где купил бутылку крепкого рома.

Оказавшись на улице, он вдруг увидел приближающийся к нему студебеккер с номерными знаками частей Советской армии. Он бросился к нему. Резко завизжали тормоза и чей-то повелительный голос закричал: «Тебе что, дураку, жизнь надоела?!» Перед Хельмутом стоял старшина Советской армии. Коверкая русские и немецкие слова Хельмут торопливо заговорил: «Шнель, скорее, русская комендатур, этот папир отшень бистро нужен ваш официрен. Отшень бистро русский комендатур!»

Вложив записку в руки старшины, он бросился к своему дому. Раздеваясь, он взглянул на большие стенные часы, висевшие в передней. Прошло всего 15 минут с момента его ухода из квартиры. А двадцатью минутами позже, то есть в 5 часов 30 минут утра советский комендант гор. Бухареста по «ВЧ» звонил в штаб 2-го Украинского фронта, передавая содержание столь загадочно попавшей к нему записки.