Александр Морозов - Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765

На протяжении всего XVIII века Ломоносов был одним кз немногих ученых, которые не были охвачены этим застоем. В своем гениальном сочинении «О слоях земных» он прямо нападает на идею о неподвижности и неизменчивости мира, роднящую представителей нового естествознания со старой церковной схоластикой. «Напрасно многие думают, что все как видом с начала творцом создано; будто не токмо горы, долы и воды, но и разные роды минералов произошли вместе со всем светом; и потому де не надобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест разнятся. Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно и натуральному знанию шара земного, а особливо искусству рудного дела, хотя оным умникам и легко быть Философами, выучась наизусть три слова: бог так сотворил; и сие дая в ответ вместо всех причин».

Ломоносов вполне отчетливо выдвигает идею изменчивости, лежащую в основе всех явлений природы. «Твердо помнить должно, — говорил Ломоносов, — что видимые телесные на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как ныне находим, но великие происходили в нем перемены, что показывает история и древняя география, с нынешнею снесенная, и случающиеся в наши веки перемены земной поверхности».

Он смело говорит о продолжительности геологических периодов, хотя это и противоречит библейскому преданию. Чтобы отвести от себя прямое обвинение, он лишь указывает тем, «кому противна долгота времени и множество веков, требуемых на обращение дел и произведение вещей в натуре», что «церковное исчисление» не есть «догмат веры», и притом советует считаться не только с библейской хронологией, но и с летоисчислениями, «как оставили на память древние авторы о Халдеях, Египтянах, Персах и ныне о своем народе уверяют Китайцы, коих всех вовсе пренебречь есть то же, что за ложь и за басни поставить все древние исторические известия, несмотря на очевидные долговременных трудов человеческих остатки, каковы суть Египетские пирамиды, коих самые старинные авторы почитают за превеликую древность».

Ломоносов как бы призывает в свидетели всю историю человеческой культуры и отчетливо проводит мысль, что древнейшая человеческая цивилизация не укладывается в отмеренный буквальным толкованием библии срок. В заключение он со спокойной и чуть иронической уверенностью говорит: «Пусть другой разбирает все летописи церковные и светские, христианские и языческие, употребляет высокую Математику в помощь, пусть определяет год, день и его самые мелкие части для мгновения первого творения, пусть располагает по небу стояние и взаимное положение солнца, луны и планет, коль далече друг от друга стояли, когда впервые воссияли; над Европою или над Америкою было первое великих светил соединение? Я все ему уступаю и ни в чем не спорю. Но взаимно прошу и себе позволения поискать того же в своем летописце. Однако признаюсь, что никакого не нахожу приступа, никакого признака к подобным точностям. То лишь могу сказать, что по оному всех старшему Летописцу древность света больше выходит, нежели по оным трудным выкладкам».

Великий и единственно достоверный летописец для Ломоносова — это открытая книга природы. Западноевропейские ученые в большинстве случаев предпочитали отмалчиваться, когда, речь заходила о таких щекотливых вещах, как всемирный потоп,\ происхождение и длительность существования Земли и т. д. Итальянский философ Джамбатиста Вико прямо писал в 1744 году: «Священная история нам подтверждает, что возраст мира оказывается почти юным по сравнению с той старостью, в которую верили халдеи, скифы, египтяне и в которую до сих пор верят китайцы». [301] Джамбатиста Вико. Основания новой науки, Л., 1940, стр. 74. И даже Вольтер вторил старомодному учению, объявлявшему окаменелости «игрой природы», и утверждал, что морские раковины, встречающиеся на горах в Альпах, занесены туда пилигримами, якобы веками двигавшимися этим путем из Палестины. А знаменитый Бюффон был вынужден по требованию парижского богословского факультета напечатать в 1753 году в четвертом томе своей «Естественной истории» специальное отречение от всего того, что в его книге «касается образования Земли и могло бы противоречить закону Моисея». И еще в самом конце XVIII века Джемс Геттон, считающийся в Англии чуть ли не основателем научной геологии, старательно обходил моменты, противоречащие библейской истории.

Ломоносов выдвинул идею изменчивости в природе задолго до Лайеля. Развивая ломоносовские взгляды, русский академик Иван Лепехин уже в 1772 году в своих «Дневных записках путешествия по разным провинциям Российского государства» ясно и отчетливо высказал положение, что «прозябаемые, так же как и животные, могут приобыкнуть к разному климату и разный, смотря по стороне, ими обитаемой, получить состав, от которого и действия их перерождаются». Иными словами, ломоносовское представление о всеобщей изменчивости в природе было раскрыто Лепехиным как положение об изменчивости растений («прозябаемых») и животных под влиянием окружающей среды. В этом сказался прогрессивный характер русского естествознания, складывавшегося под могучим воздействием идей Ломоносова.

В 1761 году Ломоносов, прославляя только что окончившееся царствование Елизаветы, воскликнул:

В течение всей своей жизни Ломоносов радостно наблюдал быстрое пробуждение «российских недр», стремительное и небывалое еще развитие русской горной промышленности, получившей мощный толчок в царствование Петра I. Одно за другим открывались новые месторождения, строились и возникали новые заводы. Бурно развивалась горная промышленность Урала. В короткое время, по указам Берг-коллегии, казной и частными лицами были основаны заводы Верхне — и Нижне-Сергинские (1745), Баранчинский (1747), Александровский(1751), Каслинский (1752) и другие.

За тринадцать лет, с 1751 по 1763 год, только на одном Урале возникло 66 новых заводов — столько же, сколько было основано в течение всей первой половины века, и около 60 % заводов, созданных во второй его половине. Русская черная металлургия уверенно выходила на первое место в мире. В середине XVIII века Россия не только покрывала все свои непрерывно возрастающие потребности в черных металлах, но и вывозила металл в большом количестве за границу, преимущественно в Англию. Только в 1750 году было вывезено за границу 1235 869 пудов железа, а в 1765 году — даже 1 975 123 пуда.

Но не только Урал раскрывал свои недра. Отрадные вести приходили с Беломорского севера, родины Ломоносова. Еще в 1732 году архангельский купец из старообрядцев Федор Прядунов «со товарищи» обрел серебряные руды на Медвежьем острове, в Кандалакшской губе, близ села Порья-губа. Около 1740 года другая партия настойчивых архангелогородцев открыла «весьма сильную медную жилу» в урочищах речки Русиницы, близ села Поноя В 1742 году в Олонецком крае, на границе Архангельской губернии, были найдены самородное золото и медный колчедан, а с 1745 года Андреяном Шамшевым начата разработка Воицкого рудника. В 1745–1751 гг. неутомимый Федор Прядунов наладил на реке Ухте, в трехстах верстах от Ижемской слободки, добычу нефти, хотя и в небольших количествах. В 1751 году было добыто всего 22 пуда. Но нефть тогда употреблялась лишь в медицинских целях и шла на приготовление мазей от ревматизма. Медицинская контора преследовала Прядунова за его лекарство, а Берг-контора его всячески защищала.