Павел Скоропадский - Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918

Несмотря на это, с первого же дня в военном министерстве пошла работа по созиданию армии. Разрабатывались программы школ, вырабатывались уставы новой воинской повинности, особенно дисциплинарный. С последним вышла неприятность: генерал Рогоза, желая быть либеральным, сам взялся разработать устав и внес туда много новшеств, которые дисциплинарную власть, в особенности младших начальников, низводили почти на нет. Конечно, все это было бы хорошо, если бы при этих условиях армия все же могла бы быть боеспособна и дисциплинирована, но, уже проученные опытом, мы знаем, что значит отнимать дисциплинарную власть от начальников. И я, и корпусные командиры, приглашенные мной для личного выяснения многих вопросов, решительно воспротивились этому. Старик обиделся, но подчинился. Вообще, я о генерале Рогозе всегда сохраню память как о хорошем человеке, но в революционное время создавать армию ему было не по плечу.

Дело все же шло. Мы решили, что к весне у нас должна была бы быть армия уже вполне подготовленная, и она была бы. В уставе по воинской повинности решено было сделать некоторые изменения в том смысле, чтобы главная тягота службы ложилась на имущественный класс. Мы считали, что это единственное средство обезопасить себя от большевизма. Хотя, по опыту Сердюцкой дивизии, этот способ комплектования новобранцев у нас в конце концов вряд ли принес бы существенную пользу, как это и оказалось впоследствии. Дело в том, что мало есть людей, в двадцать лет обладающих какой-нибудь собственностью, а если родители их состоятельны, то это еще не значит, что дети не подвергнутся заразе большевизма. По крайней мере, командиры полков Сердюцкой дивизии мне об этом говорили, указывая на целый ряд примеров. Помощниками у Рогозы был генерал Лигнау, о котором я говорил выше, п. генерал Корниенко по хозяйственной части. Этот генерал до сих пор для меня остался энигмой [70]. Работал ли он хорошо или нет, я ничего про него сказать не могу. Рогоза стоял за него горой. И хотя условия хозяйственной части были у нас очень тяжелы, все же я не так уж уверен, что у Корниенко не было злой воли при проведении некоторых мероприятий. Было ли это случайностью, падает ли вина на генерала Корниенко или нет, но факт тот, что, получивши уведомление, что Харьковский корпус не имеет оружия (я за этим следил лично), я неоднократно запрашивал сам у Корниенко, выслано ли оружие, и, наконец, получил лично от него уведомление, что оружие выслано. Потом оказалось, что оружие не посылалось. Наступили тяжелые времена, и я не успел выяснить всего этого.

На Украине остались запасы всевозможного оружия, снарядов и самого разнообразною имущества от наших дейстующих армий. Эти, по своей величине сказочные запасы, были раскинуты по всей Украине. Конечно, главная их масса находилась в ближайшем тылу наших бывших армий, в Подольске-Волынской и части Киевской губерниях. Я не понимаю, чем вызывалась та ничтожная выдача, которая производилась у меня в Украинском корпусе иногда самого необходимого оружия, обмундирования и снаряжения, когда в тылу была полная чаша всего. Как бы то ни было, то, что находилось на Украине, было достаточно для снаряжения не одной, а нескольких крупных армий. Все это имущество еще во времена Центральной Рады было передано в военное министерство, причем заведывал этим делом некий генерал Стойкий, бывший начальник этапно-хозяйственной части Особой армии, человек чрезвычайно оборотистый. Я не хочу его в чем-либо обвинять, но факт тот, что утечка казенного имущества и незаконная его распродажа достигла колоссальных размеров, особенно в имуществе санитарного и обмундировочного отделов. Чувствовалось, что если не принять быстрых мер, имущество, являющееся такой громадной ценностью в паше время, может растаять без всякой пользы для государства. Вопрос этот обсуждался в совете министров, и здесь для меня совершенно неожиданно пришли к новому решению. Все направление министров вообще было против всего военного, и тем самым, против создания армии. Большинство совета не верило в возможность из этого распропагандированного населения выработать настоящих солдат. Не верил особенно Кистяковский {206} , в скором времени сменивший Гженицкого на посту державного секретаря и поэтому заседавший тоже в совете. Так же не верили остальные министры в возможность иметь хороший кадр офицеров и не рассчитывали на бессребрепность наших интендантских органов — в то время общего развала, Гомерической спекуляции и самого наглого и бесстыдного воровства. Исходя из этого взгляда, они решили выделить все имущество, оставшееся после распадения бывших армий, и передать его в ведение особенного уполномоченного по делам имущее гв, оставшихся по демобилизации армий. Этому особо уполномоченному были присвоены громадные права, и на этот пост совет выставил Юрия Кистяковского. Его мне рекомендовали как человека выдающейся воли и энергии. Мотивом для этого выделения имущества из состава военного министерства служило то, что, будучи совершенно обездоленными и лекарственными средствами, и мануфактурой, часть этого материала должна быть передана населению, а потому лучше, чтобы всеми этими делами руководило одно учреждение, не заинтересованное ни в одной, ни в другой стороне. При этом мне сообщили сведения о количестве расхищенного имущества. Картина отвратительная. Военный министр Рогоза в сонете согласился, я утвердил. Эта система, которая имела много оснований, была неправильна в корне, так как при существующем тогда направлении умов среди министров в вопросе О создании армии военное министерство стало как бы неравноправным. Оно было лишено собственного имущества и принуждено было за всем обращаться к особоуполномоченному, что при взаимном недоверии лиц, служащих в военном министерстве и в главном управлении по ликвидации военного имущества, создало лишние трения и проволочки времени, причем эти дела часто доходили для разбора ко мне. Со временем всякими дополнениями к закону об особоуполномоченном кое-что было изменено к лучшему, по все же дело это не было поставлено до конца правильно.

Кадры корпусов всюду набирались, в офицерском составе чувствовался большой недостаток, особенно в хороших кадровых офицерах. Причиной тому было то, что в тот момент, когда подходящих офицеров было много, я не мог добиться, от немцев соглашения на формирование корпусов, как об этом я указывал выше. За это время вербовочные бюро Деникина, о которых немцы не знали, по которые у нас функционировали, набрали очень мпого хороших офицеров. Таким образом, когда я, наконец, добился своего, офицерский вопрос стал довольно остро, но особенно плохо былое унтер-офицерами. Последние являлись, но были совсем неподходящими для настоящей, армии, элементом почти что большевистским. Все же с некоторым выбором их временно набирали, рассчитывая главным образом выработать за зиму своих уже унтер-офицеров, воспитавши их во вновь сформированных школах. Следовательно, для постоянной новой армии создавались все учреждения воспитательного и вспомогательного характера. Кадры восьми корпусов и Сердюцкой дивизии формировались. Оружия и всякого имущества было довольно, но оно было разбросано по всей Украине. Казарм не было, так как старые хорошие были заняты немцами и австрийцами, остались лишь полуразвалившиеся, или же их совсем не хватало. Заготовок по продовольствию и фуражу не было, нужно было заготовлять. Министры относились, особенно первое время, чрезвычайно отрицательно к вопросу формирования армии и урезывали всюду ассигновки, не давая тем самым возможности стать армии в денежном отношении на твердую ногу. С другой стороны, у генерала Корниенко не клеился как-то сметный вопрос, пока это не дошло до меня, Я устроил общее заседание с товарищем министра финансов, Курилло, и тогда как будто дело пошло лучше.