Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

— Витька где? — не здороваясь, спросил он.

— На берег ушел.

— Как на берег? Ему же на вахту с шестнадцати.

— Я за него буду стоять.

— Ты что, новый матрос?

— Ага.

— Мое фамилие Экстерович. Слышал, наверное? Женька Экстерович?

Я поглядел на его оттопыренные уши и круглые серые глаза.

— Чапаева вот знаю, а Экстеровича, извини, нет, — сказал я.

— Плохо знаешь кадры пароходства, друг. Ну, это не важно. Ты меня должен выручить. Кровь с носа, в Одессе так говорят. Станешь за меня на вахту с ноля. Понял? А я за тебя следующую отстою. Договорились? Вопрос жизни. Понял?

— Девушка? — насмешливо спросил я. Но он не уловил моей иронии.

— Провидец! Верно. Понимаешь, вчера в Саду отдыха… спас ее. Пристала к ней какая-то шпана, ну, я вступился. Тут еще несколько человек за меня. Одним словом, Лерочка, так ее зовут, со мной осталась.

Плачет. Ну, поужинали вместе, проводил ее… Сегодня обещал с ней за город поехать. Понял? Ты бы только видел! Богиня! Блондиночка, ножки точеные, фигура… Может быть, даже женюсь.

— Что? — я обалдело поглядел на Женьку. — Женишься?

— А что ты думаешь? — мечтательно сказал Женька, он весь лучился, сиял. — Такие женщины встречаются раз в жизни. Человек проходит мимо своего счастья… Прошел, не заметил — и все… Какая у нее душа! Судьба трагическая… Тебе только рассказать— не поверишь. Ну, ладно. Я побегу к старпому, скажу ему, что ты за меня встанешь с ноля…

Я возмутился бесцеремонностью этого парня и сердито сказал:

— Можешь не ходить. Стоять за тебя не буду. Ты, вообще, соображаешь что-нибудь? Кто же три вахты подряд разрешит стоять? Да и с какой стати? Что я вам — козел отпущения?

Женька сразу погас. Он швырнул шляпу на койку, сел на раскладушку.

— Это ты прав. Три вахты не разрешат. Я как-то не учел. Как же быть? Эх… — Он с яростью потер свой нос. — Витька опередил меня. Приди я к обеду, ты бы меня подменил. Не везет.

— А ты бы своего напарника попросил.

— Своего напарника? Он не встанет. Я ему уже и так две вахты должен… — Женька осекся, поняв, что сказал лишнее. — Ладно, ничего не поделаешь. Поедем за город в следующий раз. Побегу. Должен все ей сказать. Пока. Я тебя сменяю. Буду как штык в ноль часов, — и, схватив шляпу, Женька выбежал из каюты.

Конечно, в ноль часов он на вахту не пришел. Я топтался у трапа, наверное, не меньше часа, проклиная в душе и Женьку и его Лерочку. Женька подкатил к судну на такси. Он пронесся мимо меня, срывая на ходу галстук, воротничок, пиджак. И через пять минут появился на палубе, волоча за собой плохо натянутый сапог, в ватнике и шапке.

— Можешь быть свободным. Все в порядке? О'кей. Ты меня извини. Так получилось. Понимаешь, Лерочка…

Вероятно, он рассказывал бы мне о своих приключениях всю вахту, да я не стал его слушать. Надо было выспаться.

Дней через пять «Мироныч», нагрузившись по самый мостик досками, отплыл в голландский порт Дельфзиль.

Первое впечатление о Витьке у меня сложилось такое: «Простой, хороший парень». Но такая примитивная характеристика не подходила этому человеку. Он был хорошим, но далеко не простым. Витька любил посмеяться, понимал юмор, участвовал во всех наших начинаниях, но часто вдруг становился молчаливым, замыкался. Он вообще мало рассказывал о себе, о своей семье, о девушках. Со всеми он держался ровно, никогда не ссорился, ко всему подходил с шуточкой. С администрацией судна, в частности со старпомом, нашим непосредственным начальником, у Витьки были прекрасные отношения, и потому он как-то очень ловко обделывал свои «делишки» — получал выходные дни, когда их никому другому не давали, подменялся на вахте, позже стал артельщиком, что тоже имело некоторые преимущества: выдал продукты, убрал кладовые и, если не надо ехать в магазин, — свободен. Он умел быстро улаживать бурные споры, грозящие перейти во взаимные оскорбления.

— Товарищи, товарищи! Ну что это, в самом деле? Я согласен — в споре рождается истина. Но не в такой форме. Вы должны научиться спорить красиво. Вот я вам расскажу случай… — говорил Витька и начинал какую-нибудь длиннейшую историю, которая начисто отвлекала спорщиков от предмета их спора. В команде за ним укрепился эпитет — «хитрован», но звучало это скорее ласково, чем осуждающе. Матросы его любили.

Иногда Витька присаживался к столику и доставал тетрадь в клеенчатом переплете. Тихонько поскрипывали переборки, судно покачивало, булькало в трубах парового отопления, уютно горела над столом лампа под зеленым абажуром. Витька поглядывал на меня, а я делал вид, что сплю крепким сном. И тогда он начинал писать. Я не мешал ему, хотя любопытство одолевало меня. Но живя вместе в одной маленькой каюте, трудно что-нибудь держать в тайне. Скоро я узнал, что пишет Витька. Он писал стихи. Лирические стихи о любви и море. Я, конечно, не удержался и рассказал об этом Женьке. Мы решили попросить Витьку почитать нам свои произведения.

— Значит, ты, поэт, нам ни слова, а стихи пишешь? Нехорошо, друг Тряпичкин. Читай, — наступал на Виктора Женька.

— Да кто вам сказал? Никакой я не поэт, ничего не пишу, — отнекивался Витька. — Пушкина могу вам прочитать. Хотите?

— А тетрадочка в клееночке? Пушкин? — ввернул я. — Не обманешь.

— Тетрадочка в клееночке? В Шерлоки Холмсы ты не годишься. Это книга учета продуктов.

Но мы не успокоились, пока Витька не прочел нам несколько «морских» стихотворений. Они нам понравились, и Витька стал у нас признанным поэтом.

Витька, Женька и я крепко дружили. Вместе проводили время, ходили в Интерклуб, на берег за границей. Витька бывал у. меня дома, у Женьки, но никогда никто из нас не попал к нему в гости. Витька резко разграничил свою жизнь на судовую и береговую и в эту вторую половину своей жизни вторгаться никому не позволял. Так было и впоследствии, когда Витька женился. Мы не получили приглашения познакомиться с его женой. Кажется, брак был не очень удачным. Но это мы знали понаслышке. А мы ведь были его ближайшими товарищами…

Женька представлял собою полную противоположность Витьке. Очень экспансивная натура, он постоянно находился в легком возбуждении. Голова его была заполнена всевозможными, чаще всего нереальными, проектами, вечно он попадал в какие-то удивительные истории, всегда ему встречались необыкновенные женщины, которых он спасал, наставлял на путь истины помогал найти свою дорогу в жизни. Он кормил их обедами, покупал вещи, одалживал деньги. Он искренне влюблялся в них. Ему казалось, что именно она, его последняя знакомая, и есть то совершенство, которое он искал. Он готов был отдать все. Его часто обманывали, но он горевал недолго. Всегда находилась более прекрасная.

Ему до всего было дело. Если Женька где-нибудь встречал несправедливость или ему казалось, что совершена несправедливость, то он непременно влезал в «историю»: вставал на защиту обиженного, лез на рожон. Поэтому часто попадал впросак. Доброты и широты он был необычайной. Спросишь у него денег — отдаст все, захочешь что-нибудь из вещей — пожалуйста, бери что надо. Долги можно было ему не отдавать. Он редко их спрашивал. Правда, и от него получить долг было делом безнадежным.