Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

Бывает и так, что Рыжий бросает на телегу специально для нас кусок вымени, бычье легкое, сердце или почки. Он проходит мимо, швыряет ливер в телегу, кивает головой. Мы понимаем его без слов. Это нам.

Рыжий, как называем мы мясника, наш настоящий друг. Антифашист. У него сын в плену в России. Рыжий слушает московское радио и при всякой возможности старается передать нам новости. Иногда мы привозим портсигары, игрушки и незаметно передаем ему. В следующий приезд мясник платит за них хлебом. Когда гитлеровцы на всех углах орали про победу под Сталинградом, не кто иной как Рыжий выбрал удобную минуту и первым сказал нам:

— Не верьте! Все не так. Сталинград не взят. Армия Паулюса окружена. Капут. Я слышал английское и московское радио.

За такие сведения полагалась смертная казнь. Если бы Рыжего услышал Клим, ему несдобровать. Немцы объявили траур по Сталинграду только через три недели после сообщения мясника. А в лагере уже знали правду и безмерно радовались. Надо было быть смелым человеком; чтобы так рисковать жизнью. Он мало говорил, но все его сообщения бывали важными и радостными.

Среди вайсенбуржцев встречались люди, настроенные против Гитлера и его режима. Об этом рассказывали ребята, работавшие в городе.

Что у Клима было связано со Сталинградом, я не знаю, но после объявления о разгроме армии Паулюса он совершенно озверел. Толкал, орал и бил по спинам чаще, чем прежде. Никакого житья от него не стало. Мы даже начали поговаривать о побеге. Тюкнуть охранника по башке в лесу и дать дёру. Но мы прекрасно понимали всю наивность такого плана. Ну куда мы уйдем в своих полуарестантских одеждах с надписями на спине и коленях «US»? Освободил нас случай. Вернее, жадность Клима.

В один из наших заездов на почту Климу дали посылку на имя какого-то араба. Он был интернирован в числе команды английского парохода «Орама», находившейся до нас в Вюльцбурге. А теперь вдруг посылка. Больше чем через два года! Гримасы почты.

У окошечка Клим недоуменно пожал плечами, посовещался с хорошенькой немочкой, бросил нам тяжелый пакет, проквакал: «Марш!» — и мы, надев свои веревочные хомуты, тронулись в путь. На половине короткой дороги солдат приказал нам остановиться и отдохнуть. Мы очень удивились. Кажется, первый раз эта инициатива исходила от Клима. Но только мы сбросили свою упряжь, как охранник огляделся вокруг, взмахнул автоматом и приказал затащить телегу в кусты. Это было уже совсем удивительно. Но приказ есть приказ. Затащили. И принялись с любопытством наблюдать за тем, что же будет дальше.

А было вот что: Клим трясущимися руками, все время оглядываясь по сторонам, яростно и торопливо вскрывал посылку. Глаза у него горели от возбуждения. Он повернулся к нам, показал на автомат, приложил палец к губам. Жест был понятен. Мы становились его сообщниками. Когда солдат добрался до содержимого, то потерял человеческий образ. Он напоминал бродячую собаку, роющуюся на помойке. Посылка была богатая. Сигареты в запаянных банках, шоколад, масло, кофе… Клим, опасливо озираясь и пытаясь закрыть от нас содержимое посылки, набивал свои карманы. Мы стояли как завороженные. Вот тебе и честный немец! Оглянувшись еще раз, Клим схватил посылку и сунул ее в кусты. Потом взглянул на нас, подумал и дал нам по жестяной банке английских сигарет «Голд Флейк». В одну минуту мы стали миллионерами. Солдат еще раз показал глазами на автомат, приложил палец к губам, погрозил нам кулаком. Он купил наше молчание. На обратном пути, когда солдат пойдет домой в увольнение, он заберет то, что осталось в кустах.

С тех пор мы стали хозяевами положения. Через несколько дней Клим забыл о том, что мы его сообщники по преступлению, и пытался возобновить наши прежние отношения. Не тут-то было. Как только солдат заорал и замахнулся автоматом, мы остановились и Юра Ратьковский на ужасном немецком языке сказал:

— Руе… Одер вир комендант заген, зи пакетен хабен зи гевезен. Энглише сигаретен раухен. Ферштеен? [21] А ну потише…. А то мы скажем коменданту, что вы украли пакет. Курите английские сигареты. Понятно? (Нем.)

Клим выкатил глаза, хотел броситься на Ратьковского, но вовремя одумался. Он «ферштеен». Если мы действительно донесем на него коменданту, эта история может дорого ему обойтись: Восточный фронт или, в лучшем случае, потеря службы в лагере интернированных. После этого объяснения Клим стал шелковым. Теперь он сам продавал наши портсигары, покупал хлеб на карточки, а однажды довольно выгодно обменял в деревне на картошку целую партию попрыгунчиков. Если он забывал, кем мы ему сейчас приходимся, и начинал кричать, кто-нибудь из нас с милой улыбкой говорил:

— Вир комендант заген, энглише сигаретен… Солдат сразу же успокаивался, а мы мысленно благодарили неизвестного араба.

Как-то на плацу ко мне подошел Виктор Шулепников. Он внимательно оглядел меня с ног до головы, хитро улыбнулся и сказал:

— Что-то вы сильно обносились. Колодки надо новые, белье, наверное, теплое? Ну, я вам это доставлю…

Через несколько дней он принес мне в камеру пару новых колодок и теплое белье.

— Откуда такая роскошь? — спросил я, пожимая ему руку.

— Из собственных кладовых, — засмеялся он. Оказывается, Виктор Свирин и Шулепников совершенно свободно проникали в лагерную кладовую Коллера, доставали оттуда французскую форму, белье, обувь и раздавали нуждающимся. Такие экспроприации стали возможными благодаря «работе» Виктора Свирина. Не зря он был лагерным слесарем, не зря делал ключи и выбрасывал из замков цугалики. Вот и пригодилось.

Ни Шулепников, ни Свирин не думали о той опасности, которой они подвергаются. Немцы не простили бы им, если бы они попались. Их ждала страшная кара, но ребята, охваченные единственным желанием помочь товарищам, забывали о том, что случится, если их поймают. И они были не одиноки, эти два парня. Все, кто доставлял из города в лагерь ножички, напильнички, кто по частям приносил радиоприемник, кто собирал, слушал, писал и распространял листовки, саботировал и устраивал маленькие диверсии, рисковал многим, может быть и жизнью…

Партийная группа справилась с задачей. После двух с лишним лет голода, побоев, непрекращающейся фашистской пропаганды, провокаций, попыток любым способом расколоть лагерь шесть команд советских судов остались верными Родине и готовыми на все, чтобы хоть чем-нибудь помочь ей… Заколдованный круг был очерчен, гитлеровские попытки проникнуть внутрь его не увенчались успехом, моряки не дрогнули…

В лагерь прибыла группа людей, одетых в штатское. Лучше бы они были в форме. Штатское платье всегда ассоциировалось с гестапо. Приехали эти люди тихо, даже наши арбайтдинсты ничего не могли сказать о цели их приезда. Но скоро все выяснилось. Нас по одному стали вызывать в барак комендатуры. Первый человек, который прошел опрос этой комиссии, рассказал: