Юрий Лобанов - Гражданская Оборона (Омск) (1982-1990)

Хотя свобода — это состояние внутреннее, а не внешнее. Это внутреннее ощущение человека, когда он может себе позволить говорить и делать все, что хочет. Если уж, например, в 85-м году за свои слова Летова в психушку сажали, Кузьму на Байконур сослали — значит стоило слово чего-то, значит, живое было слово. По мнению Летова, в результате перестройки, понятие свободы слова у нас нивелировалось, как и на Западе, до положения болтовни. Произошла нивелировка всех ценностей. И это — состояние, какое предшествует глобальным природным катаклизмам.

Вообще все творчество Летова можно воспринимать как утверждение индивидуалистических ценностей: «Я убил в себе государство» и так далее. Это внутреннее состояние, инерция смерти, это эгоизм. Для Егора «убить в себе государство» — значит убить в себе «эго». Тоталитарная сила — это эгоизм, творчество утверждения «я», которое не является «эго», но есть высшая ценность. «Когда я говорю «я», — объясняет Егор Летов, — «для меня это «я» — те, кто был у стен Белого Дома, «я» — все наши. Это единый фронт, который мы представляем собой. Единая энергия, единая сила, единое движение. Каждый частный случай воплощения нас на этой Земле».

Получается, что все мы — медиумы, проводники этой энергии. Живуче лишь то, что имеет костяк — в государстве это религия, вера, культура. Страна наша на самом деле, не развалилась, все осталось по-прежнему, люди ездят, куда хотят, живут и воюют на едином пространстве. Получается довольно противоречивая ситуация: с одной стороны Егор говорит, что все развалилось, но с другой утверждает, мол, культура, вера — живем, товарищи.

Возвращаясь к теме свободы надо сказать, что при «сильной руке» вроде Сталина Летова бы расстреляли. Однако Егор этого не боится. Ведь он представляет собой не личность, а народ. И он и его соратники себе не принадлежат. Иначе в 85-м он просто бы испугался и перестал делать то, что делает. В чем раньше была их задача? Когда музыканты начали воевать, сомнений не было — бороться или нет. Бороться ради того, чтобы восторжествовали принципы равенства, братства, справедливости — христианские принципы. И они решили бить в самые болевые точки — попирая такие священные символы, как «Ленин», «коммунизм» и т. д. Для того, чтобы все работало, нужно было делать все максимально эпатажно, в самой жесткой форме — с матом, с ненастроенными гитарами… И это сработало в самую «десятку». И до сих пор срабатывает.

«Всегда эпатаж! Каждый твой шаг, каждое очередное творение должно быть пропитано такой агрессией, таким патологическим чувственным буйством, чтобы встало поперек глотки каждому (мировоззренческому обывателю)! Если этого не сделаешь — неизбежно сделают частью придворного попса, жирной массовой развлекухи [32] По мнению Летова это случилось с Янкой. — как это случилось с джазом, роком и т. д.».

К западной музыке Летов относится недоверчиво. Сейчас там идет одна эклектика, нового ничего не возникает, все одно и тоже. Не в смысле формы, а в смысле содержания — сейчас рок никакого содержания не имеет. А вот у нас рок изначально был не музыкой, а чем-то вроде религии. В отличие от Запада, где на нем все всегда деньги зарабатывали, русский рок и ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА представляют собой скорее религиозное движение.

Егор Летов — искренний и талантливый человек. Думается, что пока его песни непосредственно не вызывают социальных эксцессов и кровопролития, он, по законам правового государства, имеет право в художественной форме выражать собственное мировоззрение. И пусть это будет его религия, и пусть у нее будут свои подданные.

В 1996 году Егор Летов дал интервью в Белоруссии, где основной темой стала не музыка, а вторая сторона Летова — политические взгляды. Таким образом, я представляю вашему вниманию

«Мы люди дела. Я думаю, что сейчас ситуация такая в политике и в мире, что эпоха политиканов прошла. Теперь не имеет смысла заниматься болтовней, демагогией («это хорошо, это плохо»), все уже всем ясно. Все уже стало на свои места, все понятно, все эти разоблачения («это хорошо, это плохо») не работает. Работает что-то другое. Ясно все всем. Ясно голодному человеку, что он голоден, а сытому ясно, что он сытый. Человеку более или менее обеспеченному ясно вот сейчас, что ему страшно. Сейчас совершенно очевиден, для меня во всяком случае, раскол общества на две половинки, — людей, которым страшно и которым не страшно. Те люди, которым не страшно, эти люди делают что хотят, они сделают, они придут к власти. Идеология в данном случае абсолютно ни на что не влияет. Все революции случаются не идеологически, а бессознательно. Это люди прямого действия, экстремисты, боевики. Причем от интеллекта это не зависит. Это не важно — умные они, глупые или какие-то еще. Они могут быть полными интеллектуалами, но при этом они могут взять вот этот вот стакан и по роже заехать.

Шамиль Басаев — это не Че Гевара, извиняюсь. Этого Шамиля Басаева надо просто повесить за яйца и все. Поездки Юрия Шевчука в Чечню — это театр кабуки. Я хотел в Чечню поехать, меня вот не пустили. Но ехал бы я туда не для того, чтобы песни петь, хотя бы песни там пел в окопах. Я бы поехал для того, чтобы стрелять. Потому что у нас первая была поездка, которая сорвалась, в Сербию — мы бы поехали для того, чтобы стрелять. После Сербии мы бы хотели поехать в Чечню совершенно конкретно, чтобы воевать и стрелять. Нас не пустили.

В настоящее время Россия — это единственная цивилизация, культура, которая у нас осталась, которая сопротивляется вот этому вавилонскому хаосу, нашествию. Хотя, собственно говоря, мы уже проиграли почти полностью, потому что поколение, которое сейчас воспитуемо в этом хаосе перестройки, мерзости вот этой, дерьма, демократии, они уже практически потеряны. Но мы, наверное, единственная держава в мире, причем мощная, серьезная, способная воевать и побеждать, которая сопротивляется натиску западной культуры, вавилонской — европейской и американской.

Обыватель — это, собственно говоря, инерция, с которой борется жизнь. Я считаю, что в жизни один закон — это война. Между силами жизни — войной, и силами инерции — энтропией, как я уже неоднократно говорил. Сведение к нулю. Вот обыватели — это энтропия. А что с ними делать, я не знаю, не то, что мы собираемся их всех поубивать, но мы-то живем, а они-то — не мешайте нам. Если вы мешаете, хорошо… И начинается. Воевать мы будем жестоко, без всякого сомнения. Если нам будут мешать, а нам мешают. В данном случае нам не просто мешают — нас загнали в угол конкретно совершенно. И воевать мы будем чудовищно просто, так что ахнете (развеселился, смеется).