Глеб Голубев - Улугбек

Любопытная надпись! Во-первых, в ней совершенно не упоминается Шахрух, а имя Улугбека украшено всеми титулами полноправного владыки. Во-вторых, хорошо чувствуется, как хотелось ему похвастать своим походом. И в то же время, видимо, не очень он все-таки был им доволен в душе: ни о каких особых (победах в надписи против обыкновения не говорится. Сказано весьма скупо и скромно: «... и от того народа возвратился невредимым».

Между тем Улугбек вполне мог бы чувствовать себя настоящим победителем. Враги рассеяны, если не разбиты полностью. Захвачена богатая добыча. В ее числе оказались две громадные глыбы темно-зеленого, почти черного нефрита. Их захватили в одном из селений, где они лежали с незапамятных времен, вызывая суеверный трепет среди жителей и порождая самые фантастические легенды. Слава о них докатилась даже до Китая. Там нефриту приписывались лечебные свойства, и китайские императоры несколько раз предлагали большие деньги тому, кто доставит эти камни в Пекин. Теперь Улугбек привез их в Самарканд, чтобы положить на могилу деда, которому не суждено было закончить свой последний поход. Они оказались так громоздки и тяжелы, что пришлось построить особую повозку на прочных колесах для доставки их в Самарканд.

К тому времени все работы в мавзолее Гур-Эмир уже были завершены.

Надгробия обнесли ажурной низкой решеткой из белого камня. На гробницу Тимура осторожно уложили отшлифованные до зеркального блеска нефритовые глыбы и подогнали их друг к другу столь тщательно, что стыка почти не заметно. Впоследствии даже многие думали, будто глыба была монолитной и раскололась при перевозке, а не состояла из отдельных кусков.

По приказанию Улугбека лучшие придворные, историки и чтецы сочинили длинную и весьма витиеватую надпись для надгробия. Она содержала подробную родословную Тимура, далекую от истины, словно небо от земли. В ней Тимур объявлялся сразу прямым потомком и Чингис-хана и даже одного из пророков. Улугбек прочитал, усмехнулся, но менять ничего не стал. Пусть покойный дед утешается этой красивой ложью. А для живых безразлично, что о нем скажут льстецы. Самая умная эпитафия уже записана рукою безвестного мастера: «Тимур есть тень...»

Но сейчас такие мысли не особенно досаждали Улугбеку. Он был еще целиком во власти ликования от первого своего удачного и почетного похода. Поэты сравнивали его с Искандером Двурогим и пророчили славу, которая даже затмит подвиги деда. Победителем встречали на этот раз Улугбека и в Герате, куда он вскоре приехал. Шахрух, словно и не вел двойной игры, хвалил его за умное решение о походе. Брат Байсункар явно завидовал, и даже Гаухар-Шад с интересом слушала рассказы сына о победных битвах в опасных горных теснинах.

От всего этого Улугбек был словно в легком приятном опьянении. Он как бы впервые наглядно почувствовал свою силу и власть. Все будет так, как он захочет. У него есть войска, которые он может повести в Китай, в Индию, хоть на край света, как Александр Македонский, — куда ему только захочется.

Мечты пьянили его. Да и без них он был постоянно пьян в эти дни непрерывных пирушек и празднеств по случаю победы. Радости и ликования хватило надолго: пировали всю зиму, еще веселее продолжали весной, и даже летний зной не мешал придворным пьянствовать хотя бы ночами, когда жара спадала.

Пока шумели празднества, произошло, казалось, ничем особо не примечательное событие: осенью в Самарканд прибыл новый пир ордена накшбендиев Хаджа Ахрар. Он поселился в небольшом домике в тихом пригородном квартале Кафшир. Хаджа не любил городской суеты и шума, его даже прозвали «деревенским шейхом». Он привык жить незаметно — так было гораздо удобнее.

Улугбек в это время увлекся подготовкой нового похода. Теперь, окрыленный первой удачей, он задумал разгромить и других давних врагов — кочевых узбеков. Шахрух, которого сын известил о своих планах, опять повел ту же политику. Сначала он запретил Улугбеку начинать военные действия. Но не успел из Самарканда выехать ответный гонец с гневным письмом правителя, упрекавшего отца в вероломстве, как стало вдруг известно, что Шахрух уже переменил решение, выслал для усиления армии Улугбека войска и даже отправил с ними другого своего сына, Джуки.

Улугбек несколько насторожился. Зачем к нему посылают с большим войском младшего брата? Не для того ли, чтобы отнять славу будущей победы, а заодно, если окажется возможным, и часть его власти правителя над землями, которые он завоюет?

Но Улугбек постарался ничем не выдать -своих подозрений, хотя радостное настроение, с каким он отправлялся в поход, было уже подпорчено.

И дальше все повернулось так, что все его дурные предчувствия оправдывались. Узбеки на этот раз не стали отступать в глубь степей. Они первые напали на противников, едва армия Улугбека вступила в пределы их земель. Улугбек и его эмиры, которым прибытие крупных подкреплений из Герата вскружило головы, совсем не ожидали удара. Боевой порядок частей на сей раз не соблюдался, разведка действовала плохо.

Бой произошел на холмистой равнине. Ловко используя особенности местности, узбеки под прикрытием холмов окружили джагатаев и бросились в атаку сразу со всех сторон, подбадривая себя дикими криками. Улугбек видел с вершины бугра, где стоял его шатер, как на правом фланге джагатаи дрогнули и начали заворачивать коней. Он сам хотел поскакать туда, но придворные удержали его. Уже было очевидно, что битва проиграна.

Через несколько минут всю равнину усеяли бегущие воины. Улугбек бесновался, кричал, грозил им кулаком. Но его никто не слушал. Бледный, перепуганный Джуки уже влезал на коня; дрожащая нога его никак не попадала в стремя. Общая паника начинала захватывать и Улугбека. Ему вдруг остро вспомнилось, как мчался он когда-то на неоседланной лошади, спасая свою жизнь. От этого воспоминания давно забытый неприятный холодок снова пробежал по спине. Но он превозмог страх и медленно, сдерживая противную дрожь в коленях, сел на коня, который держал под уздцы Али-Кушчи.

Ох, как все напоминало ему пережитое раньше! Как и двадцать два года назад, стояла ранняя весна. Ноги лошадей вязли в дорожной липкой грязи. Жители в попутных кишлаках прятались, услышав о разгроме, запирали двери, спускали собак. Правда, теперь Улугбек уже не был робким, неопытным мальчиком и рядом с ним скакали нукеры. Но кто знает, верны ли они бегущему правителю? Слишком много он видел предательства в своей жизни, и тупой заячий страх не оставлял его все ночи, пока, загоняя лошадей, бежали они в Самарканд под весенними яркими звездами.

А навстречу летели дурные вести, от которых тревога и растерянность Улугбека еще больше усиливались. Гонцы сообщали, что в Самарканде неспокойно. Многие шейхи и сейиды требовали закрыть городские ворота перед правителем. А он не забыл, как это уже случилось однажды в его жизни и какой ужас он тогда испытал, почувствовав вдруг себя всеми брошенным и никому на свете не нужным.