Глеб Голубев - Улугбек

Тимур был весел. Но порой Улугбек замечал, что дед мрачнеет среди пиров и задумывается с чашей в руках. А иногда он вдруг взрывался такой яростью и гневом, что все вокруг замирали в ужасе. Во время одного из пиров Тимур неожиданно приказал схватить эмира, которого оставлял наместником в Самарканде после отъезда в армию Мухаммед-Султана, и повесить его тут же, на ближнем дереве. Эмиры попробовали вступиться за своего товарища. Они даже, посовещавшись, предложили собрать между собой и внести в казну те деньги, в растрате которых Тимур обвинил наместника. Тимур согласился. Но когда деньги собрали, приказал все-таки пытать провинившегося, а потом повесить за ноги.

Через несколько дней, обвинив в неверности, он убил одну из своих жен.

Заканчивалось строительство соборной мечети, и придворные историки уже спешили занести в свои летописи очередную хвалу:

«Если ты ищешь сравнения для арки и купола ее максуры, ничего нельзя сказать, кроме как — Млечный Путь и небесный свод.

Купол был бы единственным, если бы небо не было его повторением, и единственной была бы арка, если бы Млечный Путь не оказался ей парой.

В каждой стене, в углу ее четырехугольника из стен, минарет вознес свою главу в сторону неба, и возглас: «Поистине дела наши указывают на нас!» — доходит до четырех стран света.

Звук огромных врат ее, составленных из сплава семи металлов, призывает молящихся семи климатов в дом ислама. Стены ее, снаружи и внутри, а также поверхность арок нашли украшение в высеченных из камня письменах. Блеск от сияния букв и слов суры «Пещера» и других чудесных стихов корана на стенах ее...»

Мечеть и в самом деле получилась красивой и величественной. Улугбеку она очень нравилась. Но Тимур пришел в ярость.

— Дверь! — захрипел он. — Почему опять низкая дверь?!

И тут же приказал сломать всю переднюю стену уже почти законченного здания. А тот из двоих назначенных им следить за постройкой эмиров, на участке которого находилась злосчастная стена, был привязан к хвосту лошади, и она волочила его по пыльной улице, пока он не умер.

Эту дикую сцену, кроме Улугбека, видел еще один мальчик, почти ровесник ему. Только он не сидел на коне в окружении придворных, а стоял в толпе притихших рабочих. Мальчик тот был арабом, угнанным воинами Тимура в рабство из родного Дамаска. Потом, когда вырос, он много путешествовал и стал крупным историком. Его прозвали Ибн-Арабшахом. И, описывая в одной из своих книг эту расправу, свидетелем которой был в детстве, Ибн-Арабшах сказал:

«Тимур был нравом — пантера, темпераментом — лев; стоило голове возвыситься над ним — и он низвергал ее, стоило спине выйти у него из повиновения — и он унижал ее».

— Стену построить новую, — хмуро сказал Тимур.—Сам буду следить, как строится половина стены. А кто берет себе другую половину?

Этот мавзолей воздвиг Улугбекнад могилой своего учителя — замечательного астронома Казы-заде Руми. Вдали зеленеют сады нестареющего Самарканда, который поэты прозвали «Ликом Земли».

Над этим входом в медресе в Бухаре когда-то приказал написать Улугбек: «Стремление к знанию — обязанность каждого мусульманина и мусульманки».

Окружающие молчали. Никто не решался принять вызов на такое «соревнование».

— Ну? — Тимур усмехнулся и махнул зажатой в кулаке плетью. — Ладно, все вы будете следить за второй половиной. И каждый отвечает головой!

Он тронул коня и поехал, не оглядываясь на опешивших придворных.

Перестройка стены шла быстрее, чем в сказках. Придворные дни и ночи проводили на стройке, нещадно подхлестывая рабочих. Почти каждый день заглядывал сюда и Тимур. Иногда он чувствовал себя плохо после ночных пиров, не мог сидеть на лошади. Его приносили в паланкине.

Носилки ставили возле самого края котлована. Слуги притаскивали блюдо вареного мяса, и Тимур швырял куски в яму, как собакам.

Потом он отправлялся туда, где на берегу небольшого пруда постепенно вырастали стены мавзолея Мухаммед-Султана. Улугбек восхищался красотой возникающего здания, а Тимур снова хмурился.

— Опять дверь низка, — бормотал он. — Не мавзолей, а сарай какой-то.

И снова начали разрушать недостроенное здание. Через десять дней все было переделано, как хотел Тимур. Над гробницей высоко вознеслась ребристая башня с голубым, точно небо, куполом. Здесь устроили поминки по Мухаммед-Султану.

Слушая заунывные голоса, нараспев повторявшие суры из корана, Тимур снова и снова думал о том же: кого назначить своим наследником? Халиль-Султан успел провиниться за эту пьяную, шумную осень. Вопреки воле деда он вдруг взял да и женился на девушке, которую давно любил. Тимур рассвирепел и запретил ему показываться на глаза.

Никак не хотел смириться Повелитель Мира с судьбой. Она отняла у него самого любимого сына, Джахангира, — тогда трех своих внуков назвал он тем же именем. Но они малы и совсем еще не похожи на завоевателей мира...

Перенес все надежды Тимур на сына покойного Джахангира, Мухаммед-Султана. Но смерть унесла и его.

Тимур был упрям. И после долгих раздумий решил еще раз испытать, не уступит ли ему судьба. Род завоевателя мира должен быть продолжен в веках: наследником Тимура пусть будет другой сын Джахангира, Пир-Мухаммед, еще недавно наказанный палками за непослушание.

Об этом решении было объявлено тотчас же. Имя будущего правителя поминали в хутбах [13] X у т б а — особая молитва, прославляющая царя или возвещающая о вступлении нового на престол. по пятницам во всех мечетях. И все послы поспешили нанести ему визит.

А Тимур продолжал метаться по городу, и никто не мог понять: строит он или разрушает? Он вдруг объявил, что надо помочь купцам, которые везут в Самарканд лучшие товары со всего света. А для этого приказал построить новую улицу, чтобы шла она через весь город и по обеим сторонам ее непрерывно тянулись лавки. Как и всегда, были назначены два надсмотрщика за ходом работ. И работа закипела.

Слоны с треском ломали хоботами глиняные стены домов. Жители едва успевали спасаться бегством, унося из имущества, что подвернулось под руку. Улицу прокладывали прямой, как меч, и горе тем, кто оказывался на пути! Следом за разрушителями шли строители. Они днем и ночью стучали молотками, обтесывая камни. Вырастала сплошная стена из купеческих лавок. Перед каждой лавкой устраивали скамейки — суфы — из белого камня. Улица была с крышей: над нею возвели глиняный свод с окошечками, через которые проникал свет. На одном конце ее еще ломали старые домишки, а на другом уже шла бойкая торговля.