Алексей Сурков - За нашей спиной Москва

— Ну что вы ломаетесь! Все равно капут. Германцы взяли и Москву. Все равно большевикам не удержаться…

А слушатели, обдавая предателей огненной ненавистью взглядов, упрямо молчали и после таких сходок тайком несли в лес партизанам хлеб и сало, сами уходили в лес и там, в кругу своих, ночью до отказа набивались в командирскую землянку, собирались у радиоприемника и слушали, как звучит невыразимо дорогой голос своего, советского человека:

— Говорит Москва! Говорит Москва!..

Через огненные барьеры фронтов изо дня в день Москва говорила со всем миром, и, слыша ее голос, люди во вражеском полоне дышали глубже, сердца их бились увереннее, и от теплого материнского голоса столицы становилось светлее на душе у тех, кому, может быть, завтра предстояло принять мученический конец в застенках гестапо или на эшафоте в пеньковой петле.

Помнится мне один случай. Это было летом 1944 года. Войска 1-го Прибалтийского фронта в общем строю неудержимо рвущихся на запад советских войск подкатились к древнему белорусскому городу Полоцку.

Я заночевал в редакции газеты одной из гвардейских дивизий в только что отбитой днем у врага маленькой лесной деревушке близ самого Полоцка.

Три года жители этой деревушки жили под игом вражьей оккупации. Три года они были оторваны от Родины. И сейчас они, как бы пробудившись от долгого и страшного сна, на ощупь бродили по своим хатам, по своим поросшим бурьяном огородам, подходили к красноармейцам и, все еще не веря своей радости, гладили рукава их гимнастерок, смотрели в глаза и спрашивали:

— Так вы пришли, братки? Насовсем пришли?..

И женщины, не выдержав радости случившегося, вдруг принимались рыдать и пытались целовать заскорузлые от копанья окопов солдатские руки…

В дырявом сарайчике на окраине деревеньки работники редакции установили радиоприемник. Под вой летящих через наши головы в сторону Полоцка снарядов, под выбухи недальних разрывов немецких мин в приемнике рождались шелесты, трески, завывания…

Толпа крестьян окружила сарайчик, напряженно вслушиваясь. Вот возникли булькающие звуки чужой речи. Возникла и ушла музыкальная фраза какого-то марша.

И вдруг сразу чисто и ясно, как будто говорящий был вот тут, в сарайчике, зазвучало:

— Говорит Москва! Говорит Москва!

И знакомый всем голос московского диктора Левитана произнес слова: «Приказ Верховного главнокомандующего…»

С каким-то почти молитвенным напряжением лесные жители — мужчины и женщины, старики и дети — слушали слова приказа с перечислением освобожденных городов и подвигов вот этих солдат, что стояли рядом и слушали…

Словами приказа Верховного главнокомандующего Родина утверждала бессмертную доблесть живых и вечную славу отдавшим свои жизни за то, чтобы вот эти дети белорусского народа снова свободно дышали, свободно жили и слушали зовущий к победе и славе набатный голос Москвы…

И когда от имени Родины орудия московских батарей слили свои голоса с голосами фронтовых орудий, посылающих сквозь синеву звездной ночи свои неотвратимые снаряды по окопам и дотам врага, женщины, прижимая к груди малых ребят и заливая их личики слезами счастья, шептали:

— Слухай, слухай, дзевчинка, то гаварищь наша Радзима, наша Москва.

И когда умолкли голоса московских батарей салюта славы, под аккомпанемент артиллерийской канонады возникли в приемнике и воскрылились во влажной темноте июльской ночи слова знакомой каждому песни:

После войны мне привелось побывать в разных странах Европы, на Ближнем Востоке.

Разные народы населяют эти страны. И разные люди встречаются среди этих народов. Но есть одно повсеместное и неизменное. Для людей, которые в поте лица добывают хлеб свой, слово «Москва» служит магическим ключом к тайникам сердца.

В старинном селе у подножия Родопских гор, где в сельской церкви погребены борцы за независимость, павшие в 1876 году в бою с султанскими янычарами, и юные партизаны, борцы против гитлеровских сатрапов и их болгарских прислужников, старик, хранитель этого сельского пантеона народных героев, говорил мне:

— Они погибали, как подобает мужам, эти мальчики и девочки. Они хотели свободы своему народу, и они верили, что, пока есть на земле город Москва, факел свободы не потухнет. Они не боялись смерти, потому что верили в жизнь…

В Софии болгарский интеллигент, в свое время променявший уют городской квартиры на низкий зеленый свод партизанского шалаша в диком горном ущелье, как бы вновь переживая недавно пережитое, взволнованно рассказывал:

— Сначала нас было мало. И было очень трудно. Мы голодали и страдали от холода. Нас травили, как диких зверей. Надо знать природу болгарских фашистов, чтобы представить себе всю меру их подлости и бесчеловечной жестокости. Они сочетали в себе жестокость султанских палачей с подлой бесчеловечностью палачей из гитлеровского гестапо. Нам было очень трудно. И был у нас «волшебный ящик» — радиоприемник. Его мы берегли пуще, чем оружие, боеприпасы, продовольствие. Он связывал нас с миром. Он связывал нас с Москвой. А из Москвы вливались в наши сердца волны уверенности и веры. И когда было невмоготу, когда зимние снежные бури отрезали нас от всего живого, мы, экономя запас энергии батарей, настраивали свой «волшебный ящик» на Москву. И когда долетало до нашей первобытной стоянки дорогое сердцу «Говорит Москва», уходило гложущее ощущение голода, забывалось, что злой зимний ветер леденит кровь…

Я разговаривал с югославскими партизанами, копенгагенскими бойцами Сопротивления и пражскими, кладненскими, злинскими, пльзеньскими подпольщиками. Это были люди разного возраста и разных профессий. Многие из них до войны не были повернуты сердцем в восточную сторону.

Но когда нахлынула на их земли беда иноземного нашествия, Советский Союз и Москва стали для них воплощением силы жизни, символом будущего, знаменем мужества и самопожертвования.

Как исповедь их мужественных сердец звучат слова из тюремного дневника чешского коммуниста Юлиуса Фучика. Изнуренный многодневными пытками в застенках пражского гестапо, Юлиус Фучик, вспомнив, что сегодня Первое мая, думал:

«В этот час мы уже строились в ряды на окраинах городов и развертывали свои знамена. В этот час на улицах Москвы уже шагают на майский парад первые шеренги войск. И сейчас миллионы людей ведут последний бой за свободу человечества. Тысячи падут в этом бою. Я один из них. Быть одним из воинов последней битвы — это прекрасно».

Так думал этот бесстрашный воин «всемирной великой армии труда». Так думали несчитанные тысячи тех, кто, подобно Фучику, не склонил головы перед злом фашизма.