Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

Однако не прошли мы и двух миль [3,2 км], как уже пора было подумать о ночлеге, и Кемпбелл отложил рывок к мысу Эванс на следующий день. К ужину, и без того состоявшему из новых блюд, добавили джем, изюм, финики, каждому выдали по глотку бренди из запасов аптечки – мы ведь не сомневались в том, что эта ночь будет последней, проведенной под открытым небом.

Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает: после завтрака мы, проделав миль пять, от силы – шесть [8,0-9,7 км], забрели на участок нагромождений торосов, прошитый нитями льда явно совсем недавнего происхождения, а когда наконец выбрались с него, вышли к едва затянутой льдом полынье, простиравшейся на север и на юг сколько хватал глаз. Перед ней произошла авария: на вертикальной стойке одного железного полоза разом лопнули все крепления и сани опрокинулись на бок. Мы разгрузили их, наиболее тяжелую поклажу закопали в снег и попытались на одних легких санях форсировать полынью. Но молодой лед, покрывавший ее, так угрожающе прогибался под нами, что пришлось возвратиться назад, забрать оставленные было грузы и отступить обратно к береговым моренам. В трех милях [4,8 км] от них мы стали на ночлег.

На следующий день Кемпбелл с Левиком и Дикасоном отправился на мыс Баттер за новым запасом продуктов, а остальным было дано задание отремонтировать железные полозья. После трех или четырех часов тяжкой работы удалось поставить на них другие сани и даже довольно рано возвратиться в лагерь – мы еще успели сварить похлебку до прибытия товарищей. Они доставили запас продовольствия для похода вокруг залива, и четвертого мы выступили на юг. Около девяти часов утра вдали показались три черные фигуры, спешащие нам навстречу. Нас столько раз вводили в заблуждение миражи, что и теперь мы не были вполне уверены, люди это или пингвины. Впрочем, для пингвинов они казались слишком высокими. Придя к этому выводу, Кемпбелл и я решительным шагом направились к ним, и вдруг Кемпбелл, глядевший в бинокль, воскликнул: «Они подают нам знаки, Пристли! Ответьте же им!» Я что было сил замахал руками, но определенного ответа не последовало, а спустя несколько минут фигуры повернулись к нам лицом и сверкнули белые манишки, не оставившие сомнений в том, кто их обладатели.

И прежде императорские пингвины неоднократно заставляли нас обманываться, но сейчас им это удалось как никогда.

При общем курсе на юг мы все время придерживались кромки молодого льда, не теряя надежды, что найдем в нем лазейку, но он упорно тянулся в глубь залива, и чтобы обойти полынью, пришлось подняться на многолетний морской лед, обозначенный на картах как край Барьера. Мы пересекли его с запада на восток и спустились на однолетний лед между Барьером и мысом Хат, по которому дошли до участка ледяных зубцов и без труда пересекли его у восточного окончания. Таким образом, мы очутились на северной оконечности Барьера и к ночи, вернее к раннему утру – мы шагали далеко за полночь, заночевали в семи милях [11,3 км] от мыса Хат.

Здесь следует заметить, что изменения пищевого рациона оказали поразительное действие на наши рты – они превратились в одну сплошную рану. Всему виной, я думаю, были жесткие сухари. Так или иначе, но у меня, например, губы с боков были обметаны ранками и кровоточащими трещинами, вся полость рта, язык и десны болели и саднили. Рот и язык так распухли, что в процессе еды я, как ни старался, не мог их не жевать, а речь моя стала настолько невнятной, что на марше Кемпбелл понимал мои замечания лишь с третьего или даже четвертого раза, хотя, по его словам, это могло происходить также из-за того, что его уши были забиты девятимесячной грязью.

После непродолжительного сна мы сняли лагерь и вышли в путь, на морской лед, чтобы преодолеть последние семь миль [11,3 км], отделявшие нас от мыса Хат. За милю [1,6 км] от него на больших застругах сани перевернулись. Осмотр показал, что они пострадали точно так же, как и в первый раз. Не имея всего необходимого для ремонта, мы поставили тут палатку, и Кемпбелл, Дикасон и я поспешили на мыс Хат за новостями.

По мере приближения к хижине встречалось все больше следов собак и людей, а также, как мы полагали, пони. Это нас сразу насторожило – будь все в порядке, вряд ли партия ушла бы на Барьер. Вскоре наши худшие опасения подтвердились: в хижине никого не было, но мы нашли письмо капитану спасательного корабля от Аткинсона, не оставлявшее никаких сомнений в том, что произошло несчастье. Об исчезновении партии прямо не говорилось, и мы так и не поняли, сколько человек было в ее составе. Поняли лишь, да и то в основном путем собственных умозаключений, что Аткинсон, Нельсон, Черри-Геррард и Дебенхэм живы и не покинули Антарктики. Тогда мы решили, что потеряли восьмерых – раз Аткинсон стал руководителем, значит, погибла не только одна группа из четырех полярников. Нам тогда и в голову не приходило, что партия капитана Скотта могла состоять из пяти человек [93].

Дебенхэм оставлен на мысе Эванс, а партия из восьми человек с семью мулами и три человека с двумя собачьими упряжками пошли на поиски тел. Догнать их мы уже не могли, и Кемпбелл решил продолжать путь на мыс Эванс. Мы возвратились в лагерь, переночевали и вскоре после полудня достигли главной базы.

К сожалению, мы никого не застали в хижине, но вскоре появились Дебенхэм и Арчер, которые предприняли по берегу небольшой поход для фотографирования окрестностей. Они удивились и обрадовались нам чрезвычайно: ввиду отсутствия прочного морского льда они еще несколько недель назад окончательно потеряли надежду увидеть нас в этот летний сезон, а многие зимовщики были готовы добавить наши имена к списку погибших. Дебенхэм перечислил пропавших членов полюсной партии, и мы испытали некоторое облегчение от того, что злополучная Южная партия вопреки нашим предположениям состояла из пяти, а не из восьми человек. На поиски тел отправились Аткинсон, Райт, Черри-Геррард, Нельсон, Гран, Крин, Хупер, Уильямсон, Кэохэйн и Дмитрий [94], остальных же офицеров и матросов корабль доставил в Новую Зеландию. Пробиться к нам ему не дали тяжелые паковые льды и плохая погода. Записку, найденную на мысе Баттер, Аткинсон написал в конце апреля: он отправился во главе партии разыскивать нас, но путь на север преградила открытая вода. Тогда партия вернулась на мыс Эванс и там перезимовала.