Голда Меир - Моя жизнь

Меня, как и всех людей, поразила красота Японии, особенно же - умение японцев создавать красоту в своем повседневном окружении. И, разумеется, мы встретили там и евреев, и нескольких японцев из числа тех, кто принял иудаизм (включая к моему изумлению, и члена императорской семьи разговаривавшего на иврите). В последние годы, кстати, в Израиль регулярно приезжают группы очень произраильски настроенных японцев, и теперь я уже не так удивляюсь, когда вижу толпу японцев, исполняющих песню «Золотой Иерусалим» на отличном иврите около Западной Стены.

Из Японии мы полетели на Филиппины, где я получила звание почетного доктора Манильского католического университета. Я шла по залу, полному церковных деятелей в парадных рясах, по обе стороны от меня шли священники с крестами - и я думала, что католический университет оказывает большую честь еврейской женщине из еврейского государства, и что не во всех университетах евреев принимают с распростертыми объятиями, и даже в свободном мире есть высшие учебные заведения, в которых терпят только немногих из нас. Когда я выступила с речью, я уже не в первый раз вспомнила, как однажды Шейна, вечно опасавшаяся, как бы у меня не закружилась голова, написала мне: «Не забывай, кто ты такая». Она могла не беспокоиться. Я никогда не забывала, что происхожу из бедной семьи и никогда не обольщалась мыслью, что меня повсюду - и в Маниле, в частности - чествуют за мою красоту, мудрость или эрудицию.

Манила, Гонконг, Таиланд, Камбоджа - о людях и природе этих стран я могла бы рассказывать долго, но основным в этой дальневосточной поездке было посещение Бирмы, страны, с которой у нас завязались прочные связи еще в 1952 году, когда делегация бирманских социалистов впервые посетила Израиль. Через год Шарет поехал в Рангун на первый всеазиатский социалистический конгресс и к 1955 году между Израилем и Бирмой уже существовали дипломатические отношения в полном объеме. Давид Хакохен открыл в Рангуне израильское посольство, а премьер-министр Бирмы У Ну приехал в Израиль как личный гость Бен-Гуриона.

Пожалуй, не было другой такой развивающейся страны в мире, с которой у нас был бы такой роман, как с Бирмой, - даже Гана, даже Кения тут не шли в сравнение. Не было в Израиле ничего, что бы не вызывало у бирманцев восхищения и желания сравняться и превзойти. Это была единственная в Азии социалистическая страна - и потому она, естественно, интересовалась нашим вариантом социализма; Гистадрутом, киббуцным движением, созданием народной армии, которая стала важным органом просвещения, где тысячи обездоленных иммигрантских детей (а зачастую - и их матери) учились читать и писать. Бирманцев восхищали наши методы комбинирования военной службы с «подниманием целины» - первичной обработкой земли, и они переняли у нас почти без изменений идею, что люди могут заниматься земледелием и в то же время проходить оборонную подготовку. Для Бирмы ее китайская граница была вечным источником беспокойства, а содержать большую регулярную армию она была не в состоянии - и потому израильский «НАХАЛ» (слово из заглавных ивритских букв, означающих «борющаяся пионерская молодежь») был для нее образцом. Молодым идеалистам это давало возможность получить одновременно сельскохозяйственную и военную подготовку в уже существующих киббуцах, после чего они могли организовать собственные коллективные поселения. Я посоветовала бирманцам создавать пограничные поселения наподобие наших и предложила прислать в Израиль большую группу демобилизованных солдат с семьями, чтобы они с годик поработали в наших киббуцах и мошавах (мошав - кооперативная деревня) и приучились к коммунальному или кооперативному образу жизни; мы же пошлем в Бирму израильтян, чтобы помогали планировать мошавы в бирманском стиле. Так и было сделано. Мошавы, по-видимому, подошли к бирманскому характеру лучше.

Было и много других бирмано-израильских предприятий, в том числе создание в Бирме фармацевтической промышленности, обучение бирманских врачей и медицинских сестер, создание обширных ирригационных схем - но меня лично больше всего волновали мошавы на севере Бирмы, в районе Намсанга. Я с огромным интересом следила за их развитием, и все-таки глазам своим не поверила, когда на бирманском северном аэродроме увидела женщин и детей, побывавших в Израиле, которые встретили меня израильскими флагами и ивритскими песнями. Не забуду, как я подошла к маленькому дому в Намсанге и спросила на иврите молодого человека, стоявшего у входа: «Шалом, ма нишма?» (шалом, как дела?) и услышала в ответ «Беседер, авал эйп маспик маим!» (все в порядке, только воды не хватает). Могло показаться, что я в Ревивиме.

Я путешествовала по Бирме с Не Вином, тогда бирманским начальником штаба. Через несколько недель он устроил в Бирме переворот и начал эру новой политики - просоветской, антиамериканской, подчеркнуто не вовлеченной в чуждые Бирме интересы. Отношения между Бирмой и Израилем не прекращались, но роман закончился.

Мне бирманцы очень нравились, и я чувствовала себя с ними свободно, хотя бирманские деликатесы не соответствуют моему представлению о вкусной пище. В 1963 году я на все была готова ради Бирмы - только не есть рыбную пасту, которой они питаются, или жареного леопарда, которым нас угощали в Намсанге, или пить бульон из птичьих гнезд, который мы сами подавали на обеде в Рангуне, устроенном в честь У Ну. Менахем объяснил мне все тонкости дальневосточной кухни, но мне показалось, что бирмано-израильские отношения не пострадают, если я, чтобы не умереть на месте, оставлю тысячелетнее яйцо на тарелке несъеденным. Конечно, для бирманцев понять нас было непросто. Когда Бен-Гурион вез У Ну через молоденький, только что посаженный лесок между Тель-Авивом и Иерусалимом, который так трудно было посадить на этой каменистой земле и которым мы поэтому так гордились, - У Ну, приехавший в Иерусалим впервые, очень встревожился. «Берегитесь - сказал он Бен-Гуриону. - Эти деревья разрастутся, поверьте мне! Следите за ними!» Задача бирманцев - задержать наступающие джунгли, и они представить себе не могли, что мы дорожим каждым деревом как жемчужиной.

К тому времени, как мы возвратились в Израиль, я на всю жизнь насмотрелась на рисовые поля и на рикш - и больше всего на свете нуждалась в отдыхе; но следующие три года - 1964, 1965, 1966 - я опять была на орбите. Я ездила по Европе, по Африке, по Латинской Америке - и часто болела. Я устала от беспрерывных путешествий, я была вечно в пути - или больна. Да к тому же я уже была немолода, в 1963 году мне исполнилось шестьдесят пять лет. Я не чувствовала ни старости, ни слабости, но ловила себя на мысли - как славно было бы иметь в своем распоряжении целый день, или пойти к старым друзьям без того, чтобы по пятам шел телохранитель; дети и мой врач твердили, что пришло время поберечь себя; я очень старалась, но так и не научилась делать это. Всегда было что-то очень срочное - то за границей, то в Израиле - и как бы рано я ни начала свой день, кончался он перед рассветом следующего. Я иногда устраивала себе праздник - делала только то, что хотела - но очень редко.