Владимир Хандорин - АДМИРАЛ КОЛЧАК: ПРАВДА И МИФЫ

Однако Колчак, не умолкая, отчеканил:

– Я – моряк, партийными программами не интересуюсь. Знаю, что у нас во флоте, среди матросов, есть две партии: социалистов-революционеров и социал-демократов. Видел их прокламации. В чем разница – не разбираюсь, но предпочитаю социалистов-революционеров, так как они – патриоты. Социал-демократы же не любят Отечества, и кроме того, среди них очень много жидов...

Я впал в полное недоумение после такого приветствия и… сказал ему, что я – не только не социалист-революционер, но даже известен как противник этой партии, сломавший немало копий в идейной борьбе с ней... Сказал, что принадлежу именно к нелюбимой им социал-демократии, и несмотря на это – не жид, а русский дворянин и очень люблю Отечество! Колчак нисколько не смутился. Посмотрел на меня с любопытством, пробормотал что-то вроде: ну, это неважно – и начал рассказывать живо, интересно и умно о Черноморском флоте, об его состоянии и боевых задачах. Очень хорошо рассказывал. Наверно, дельный адмирал. Только уж очень слаб в политике...». [20] Верховный правитель России. Документы и материалы следственного дела адмирала Колчака. – М., 2003. – С. 42.

Вспомним: это еще только 1917 год, когда Колчак действительно находился в начальной стадии политической подготовки. Вести работу в условиях революции ему было крайне трудно. Приходилось в основном, как и прежде, опираться на личный авторитет в глазах флота.

Итоги беседы с Плехановым он описывал так: «Я... сказал, что... обращаюсь к нему... с просьбой помочь мне, приславши своих работников, которые помогли бы бороться с этой пропагандой разложения… Плеханов обещал мне содействие в этом направлении, причем указал, что правительство не управляет событиями, которые оказались сильнее его». [21] Допрос Колчака. – Указ. соч. – С. 119.

О том же Колчак просил и А.Ф. Керенского, и тот тоже обещал.

Из совещания командующих в Пскове он вынес крайне тяжелое впечатление о разложении армии, о братании на фронте с неприятелем. Выступая по возвращении на Черное море на собрании офицерского союза и делегатов армии, флота и рабочих с информацией о положении в стране и в столице, Колчак счел необходимым говорить откровенно: «Я хочу сказать флоту Черного моря о действительном положении нашего флота и армии… Мы стоим перед распадом и уничтожением нашей вооруженной силы... Старые формы дисциплины рухнули, а новые создать не удалось, да и попыток к этому, кроме воззваний, никаких, в сущности, не делалось...».

В марте, апреле и даже в мае выступления командующего флотом встречались еще шумными аплодисментами. Большевики тогда на Черноморском флоте были еще слабы, заметной поддержкой не пользовались, руководящую роль играли эсеры и меньшевики (позднее – анархисты). Характерный в этом отношении эпизод: когда в начале мая распространились слухи о возможном приезде в Крым В.И. Ленина, на собрании матросских делегатов из 409 человек 340 голосовали против его приезда, 49 воздержались и лишь 20 высказались за. На основании этого решения черноморский ЦИК разослал телеграмму – не допускать приезда Ленина.

Несколько раньше, в конце апреля, черноморский ЦИК постановил послать делегацию моряков Черноморского флота в поездку по стране с агитацией за продолжение войны. Делегация побывала в обеих столицах, на Балтийском флоте и на фронтах.

Казалось бы, усилия Колчака приносили свои плоды. О его успехах в борьбе с противником и анархией писали в прессе. Слава и престиж адмирала росли. Но он чувствовал, что положение крайне зыбко и непрочно. Кроме того, с отъездом делегации, общая численность которой достигала 460 человек, уехали наиболее патриотически настроенные матросы и солдаты.

Вскоре худшие его опасения начали сбываться. В середине мая отказалась от выхода на боевое задание команда миноносца «Жаркий». Командующий вынужден был вывести миноносец из состава действующих сил. Затем последовал инцидент с помощником начальника Севастопольского порта генералом Петровым, обвиненным Советом в злоупотреблениях. Совет потребовал от Колчака его ареста. Он ответил, что даст санкцию на арест только официальному следствию, если оно в процессе расследования дела выявит действительные признаки преступления. Тем не менее Совет проигнорировал заявление командующего и арестовал генерала. В ответ на это Колчак обратился к правительству с просьбой об отставке.

Для улаживания конфликта на место прибыл новый военный и морской министр А.Ф. Керенский. Как писал он сам позднее в своих мемуарах, «сохранить адмирала на его посту было жизненно необходимо».

Колчак, передавая свои впечатления о приезде министра, говорил: «Керенский как-то необыкновенно верил во всемогущество слова, которое, в сущности говоря, за эти два-три месяца всем надоело... Я доказывал ему, что военная дисциплина есть только одна, что волей-неволей к ней придется вернуться и ему...». [22] Допрос Колчака. – Указ. соч. – С. 133.

В сопровождении Колчака Керенский объезжал суда, много выступал; подчеркнуто проявляя демократизм, здоровался за руку с матросами. Результатами поездки министр остался доволен: «Вот видите, адмирал, все улажено; теперь приходится смотреть сквозь пальцы на многие вещи; я уверен, что у вас не повторятся события. Команды меня уверяли, что они будут исполнять свой долг». [23] Там же. С. 134. В конце концов ему удалось уговорить Колчака остаться во главе флота.

Однако после его отъезда положение не только не улучшилось, но продолжало быстро ухудшаться. Этому в огромной степени способствовал приезд в конце мая делегации от Балтийского флота из большевиков и сочувствовавших им анархистов. Многие из делегатов были попросту переодетыми в матросскую форму партийными функционерами, которым Я. Свердлов дал наказ: «Севастополь должен стать Кронштадтом юга». Агитаторы упрекали моряков: «Товарищи черноморцы, что вы сделали для революции, вами командует прежний командующий флотом, назначенный еще царем. Вот мы, балтийцы, убили нашего командующего, мы заслужили перед революцией…» и т.п. После этого влияние офицеров стало быстро падать.

Начались и нападки лично на Колчака. Посыпалась клевета о якобы имевшихся у него крупных помещичьих владениях, о том, что из-за них он кровно заинтересован в продолжении войны и т.п. Честному человеку, ничего не нажившему за все годы службы и не стремившемуся к обогащению, было оскорбительно слышать все это. Большая часть личного имущества адмирала погибла в начале войны после обстрела немцами порта Либавы (Лиепая), где жила до войны его семья и откуда его жена вместе с семьями других офицеров эвакуировалась, в общей панике бросив все, что не могла увезти в своих руках. С тех пор, по словам самого Колчака, все его имущество заключалось только в том, что у него в каюте оставалось в чемоданах. На одном из митингов, отвечая на прозвучавшую в его адрес клевету, адмирал сказал: «Если кто-нибудь… найдет у меня какое-нибудь имение или недвижимое имущество, или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу охотно передать, потому что их не существует в природе». [24] Допрос Колчака. – Указ. соч. – С. 136. Ответ произвел впечатление, и больше этот вопрос не поднимался.