Михаил Ардов - Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни

Я впервые увидел Владыку Иоанна в самом конце шестидесятых годов. Тогда он носил титул Митрополита Нью-Йоркского и Алеутского. Прибыв в очередной раз из-за океана, он остановился в гостинице “Россия” в Зарядье и пешком пришел помолиться в расположенный неподалеку храм на Большой Ордынке.Облик Митрополита произвел на меня сильное впечатление. С одной стороны — величественность, высокий рост, длинная борода, с другой — простота, доступность, улыбчивость. Да и самый факт, что он ходил по Москве пешком... Ах, кто бы мне тогда шепнул, что именно от него я получу благодать священства!..

Недели через две после моей поездки в Ярославль архиепископ Киприан получил такое письмо:“Ваше Высокопреосвященство, дорогой Владыка!Ко мне обратился проживающий в Москве Ардов Михаил Викторович с просьбой о рукоположении и принятии в клир епархии.С его слов, а также из поданной автобиографии следует, что одно время он в стихаре прислуживал в храме за богослужениями Вашего Высокопреосвященства.Не откажите в любезности, дорогой Владыка, сообщить мне о вышеупомянутом просителе все, что Вы найдете возможным.С братской любовиюи глубоким уважением к ВамМитрополит ИоаннЯрославский и Ростовский”.

В своем ответе архиепископ Киприан отозвался обо мне весьма лестно, и вот в конце марта восьмидесятого года я получил телеграмму:“Вопрос о Вашем рукоположении и назначении на приход решен положительно. Приезжайте не позднее субботы 29 марта для первого рукоположения.Митрополит Иоанн”.Так решилась моя судьба.

Владыка тогда только что вышел из больницы, и я был первым, кого он после этого рукоположил. Диаконская моя хиротония происходила в Вербное воскресение в крестовом храме во имя Святителя Иннокентия, Митрополита Московского. Затем всю Страстную я прослужил в кафедральном соборе. Настоятелем тогда был протоиерей Борис Старк — сама доброта, ум, аристократизм. В то памятное мне время атмосфера в соборе дышала благожелательностью и всеобщим дружелюбием.Надо сказать, что Митрополит все еще оправлялся после болезни, в собор он не приходил, а служил у себя в крестовой церкви. По причине его слабости было решено, что в Пасхальную ночь он совершит лишь заутреню, а литургию будет служить позднюю — утром в Светлый День.В Великую Субботу вечером, уже незадолго до начала полунощницы, Владыка Иоанн появился в Алтаре собора... Едва усевшись на свое кресло, он потребовал меня к себе.Я почтительно приблизился.— Отец Михаил, вы меня не подведете?— Нет, Владыка... постараюсь не подвести...— Хорошо... Тогда вашу священническую хиротонию мы совершим завтра же — на День Святой Пасхи...Вот так произошло нечто невероятное — на Пасху рукоположений не бывает, но Господь судил мне принять благодать священства именно в этот светоносный День... Я тогда воспринял это (да и теперь так воспринимаю) как знак очищения от многочисленных моих тяжких грехов — “Никто же да плачет прегрешений, прощение бо от гроба возсия!”Ах, незабываемый день! Незабываемое время!..

В мае того же восьмидесятого года я сидел у уполномоченного совета по делам религии по Ярославской области. Он только что вручил мне так называемую справку о регистрации и теперь напутствовал, призывал неукоснительно соблюдать законодательство о культах. В это самое время дверь его кабинета распахнулась и на пороге возникла внушительная фигура Митрополита Иоанна. Мы с уполномоченным поднялись, я стал прощаться и, как помнится, произнес такую фразу:— За мною идет Сильнейший меня... (Мк. 1, 7).Митрополит улыбнулся и глазами дал мне понять, что слова мои оценил по достоинству.

В годы святительства Митрополита Иоанна в самом ярославском епархиальном управлении была какая-то располагающая атмосфера. Бывало, все двери — настежь... Вот появляется высокая фигура Владыки, он широко раскидывает руки, улыбается и раздельно произносит:— До-ро-гой о-тец Ми-ха-ил...

Я помню, в те годы были и недовольные. Кое-кто жаждал большего порядка в епархиальных делах, кто-то тосковал по “твердой руке”. А я тогда говорил этим людям:— Подождите. Придет время, добром помянете и порядки эти, и самого Владыку Иоанна.

К Митрополиту можно было попасть в любой день и в любой час. Помню только один случай, когда двери его были закрыты — к нему рвалась группа разъяренных женщин с требованием вернуть в их храм только что переведенного от них батюшку. Секретарша объявила им, что Митрополит болен, а мне успела шепнуть, что меня он, конечно, примет.Я нашел его на втором этаже епархиального дома, в просторной зале, которая служила и столовой и гостиной. Он меня благословил и, слегка смущаясь, промолвил:— Я здесь скрываюсь от женщин.Я сказал:— Для монаха это — вполне достойное делание.В ответ он разразился своим громким смехом, с раздельными “ха-ха-ха-ха”...

Вспоминаются мне ежегодные обеды на день Ангела Владыки. Нельзя сказать, чтобы столы у него были изысканны, но зато атмосфера царила самая непринужденная. Непременно приглашались соборные певчие, которые к концу застолья пели уже не столько духовные гимны, сколько любимые Митрополитом романсы.И еще одна непременная деталь. Секретарь Владыки покойный отец Г.К., который несколько лет служил в Грузии, всякий раз пел по-грузински “многая лета”.Как-то я заметил вслух:— Это мы слышим по-грузински. “Многая лета” — на славянском языке. А кто знает, как будет “многая лета” на русском?И, помолчав, я добавил:— По-русски “многая лета” звучит так: прокурор добавит.Соседи мои засмеялись, а один батюшка предложил:— А вы так и спойте: “прокурор добавит, прокурор добавит, прокурор добавит...”— Достаточно того, что я это произнес, — отвечал я ему.

Всякий год на второй день Рождества Христова Владыка Иоанн устраивал у себя елки для детей своих сотрудников и сослужителей. Читались стихи, пелись песни, выступали все — от четырехлетних детей до маститых священнослужителей. И решительно все получали подарки. Первая такая елка состоялась в 1968 году, а последняя в 1985-м. И вот что любопытно, некоторые постоянные гости, которые на первые елки приходили еще детьми, в восьмидесятых годах приводили туда собственных своих чад.

В гостиной у Митрополита стоял большой круглый стол, на котором располагалась изумительная коллекция минералов, камни там были поразительно красивые. (Владыка много лет занимался петрографией.) Именно эта коллекция послужила причиной нашего с ним примечательного разговора.Мне стало известно, что Митрополит благословил соборным певчим во время исполнения псалма “На реках вавилонских...” исключить последний, 9-й стих — “Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!”Я как-то говорю ему:— Владыка, вы исключили последние слова из псалма “На реках вавилонских”?— Да, у меня их не поют. Мне это представляется проявлением расизма со стороны еврейского народа.— Нет, Владыка, — говорю я, — тут дело совсем в другом. Вы жалеете не вавилонских младенцев, вам жалко камни, о которые их разбивают. У вас такая прекрасная коллекция, такие красивые минералы, и вдруг о них бьют каких-то младенцев...Тут Митрополит мой стал смеяться, и смеялся он очень долго. Наконец, успокоившись, он спросил меня:— А вы у себя эти слова не исключили?— Нет, Владыка.— Так... Ну, а если я вам это благословлю, вы их исключите?И тут я смутился. С одной стороны, я псалом этот воспринимаю не буквально, а так, как учит Церковь — символически. (Мы должны разбить свои грехи о “камень” веры.) А с другой стороны, Митрополит был правящим архиереем, и проявить непослушание мне не хотелось. Колебания мои длились несколько секунд, после чего я ему сказал:— Если вы мне благословите, я эти слова исключу... Но, Владыка, у меня псаломщица восьмидесяти с лишком лет, и она не исключит эти слова, даже если ей благословит это сам Святейший Патриарх со всем своим Синодом.— Да, — отвечал Митрополит, — я это понимаю.