Михаил Марголис - АукцЫон: Книга учёта жизни

Выхожу на сцену, пацаны из «АукцЫона» спрашивают: «Ну что, тебе подыграть?» «Не надо», — говорю.

И начинаю петь а капелла эту тему на венгерском языке!.. Комиссия офигевает, «АукцЫон», застыв, стоит на сцене. Это было из серии непонятно, но здорово. Я допел, и за моей спиной раздались одиночные аплодисменты. Хлопали сами «аукцыонщики». Из зала говорят: «Ну вот, у вас, оказывается, солист отличный, все слова слышны. Что же вы раньше о нем молчали?» Потом комиссия свинтила, и «АукцЫон» вновь приняли в рок-клуб.

Однажды в «Сайгоне» встретился с Гаркушей. Я был ярким художником, он — ярким тусовщиком. «Не хочешь ли поработать над оформлением программ „АукцЫона"?» — поинтересовался у меня Олег. Что это за группа, я не представлял, но предложение поступило от колоритной личности, и я подумал, что должно быть любопытно.

В середине 1980-х большинство питерских рок-музыкантов мигрировали из группы в группу или совмещали участие в нескольких проектах. Барабанщик «Ы» Игорь Черидник, с которым я играл в «Оркестре профессора Мориарти», как-то пригласил меня на репетицию «АукцЫона», поскольку на носу был рок-клубовский фестиваль и у них созрела идея расширить свою духовую секцию. Что играет «АукцЫон», я совершенно не знал, но друг позвал, и я откликнулся.

Магнетизм почти никому неведомого «АукцЫона» продолжал превращать группу в некий сказочный «теремок», где поселялись под одной крышей — для совместных экспериментов, безумств и удовольствия — все новые и новые, непохожие друг на друга личности. Вслед за несостоявшимся оперным певцом, провинциальным украинским интеллигентом Рогожиным нарисовался коренной питерец Миллер — эксцентричный, от всего независимый художник с ксивой маляра, полученной им по окончании ленинградского ПТУ № 61.

О первом «приводе» господина-оформителя на репетицию «Ы» Гаркундель написал в мемуарах так: «…от вида Миллера и от его бешеной энергии все упали в обморок, но собрались и устроили маленький концерт. Ему, конечно, понравилось…» Кирилл Семенович, надо отметить, был слегка постарше обитателей «аукцыоновского» балаганчика и столь уж однозначно всему, что увидел, не умилялся. Бесспорно, эти молодые ребята импонировали его фриковской душе, но их спонтанное озорство нуждалось, на его взгляд, в некой театральной концептуализации. «Аукцыонщики» спорить с ним и не помышляли. Все были только «за». Для того, в принципе, Миллера и позвали. Пусть творит под сенью «Ы» что заблагорассудится. Здесь канонов и законов нет, сплошное буйство развеселых натур.

— До знакомства с «аукцыонщиками» я с рок-музыкантами особо не контактировал, — повествует Кирилл. — Разве что с Гариком Сукачевым пересекался. Он даже предлагал мне с ним поработать, но как-то не сложилось. Все-таки «Бригада С» в Москве обитала… А когда я сообщил ему, что начал с «АукцЫоном» взаимодействовать, вопрос сам собой закрылся. Сукачев же, полагаю, рассчитывал на эксклюзивность…

«АукцЫон» мне хотелось превратить в стильный, оригинальный коллектив, не копируя какие-то западные образцы. Изначально, на мой взгляд, они все же двигались по пути пародии, подражания. Панковали, как-то дежурно раскрашивали свои лица… В те времена почти все наши любительские рок-команды так поступали. Мне это было малоинтересно, поскольку никакой концепции тут не просматривалось и никто в «Ы» о ней толком не задумывался. Хотя у группы прослеживался потенциал для театрализации своих номеров. В ее рядах наличествовал такой человек, как Гаркуша, — не певец, не музыкант, а подлинный фрик, готовый персонаж для жизни на сцене. От него и стоило вести некую театральную линию «АукцЫона». Ребята были открыты для принятия моих идей, и мы стали творить нечто протестное, но не массового, не манифестного свойства, а интеллектуально-эстетического.

— Мы были податливой глиной для любого эксперимента, — подтверждает миллеровские слова Озерский, — и близки тому, что придумывал Кирилл. У него получались интересные декорации и костюмы. «АукцЫон» постепенно становился этаким сообществом клоунов, превращавших некоторые свои концертные номера в гротескные мини-спектакли. Мы и к картинам Миллера относились скорее как к карикатурам на что-то, не выискивая в них серьезный протест.

— Озерский сразу схватывал эстетику, к которой я стремился, — подчеркивает Миллер. — Помню, однажды он сказал, что хочет выступать в рубашке с божьими коровками, но чтобы головки у коровок были нарисованы отдельно от туловищ. Всё — для меня вопросов нет. Понятно, что фантазия этого человека абсолютно сочетается с тем, чего я хотел достичь с «АукцЫоном». Я нашел подходящую Диме рубашку и вручную разрисовал ее, согласно оговоренному эскизу. Когда рубашка слегка застирывалась, я подправлял нанесенный на нее рисунок…

— Все как-то удачно у нас тогда сложилось, — оценивает Леня. — Примерно в одно время появился Миллер с идеями наших костюмов, Федорович с саксофоном, Рогожин с таким запоминающимся вокалом, что мы стали уже специально для него песни сочинять. «Книгу учета жизни» он, например, с ходу запел. И Гаркуша вышел на сцену.

— В тот период мне нравилось ходить на репетиции, — говорит Олег, — хотя я по большому счету никто: не музыкант, не танцор, не поэт, не актер. Но так вышло, что постепенно я предстал во всех этих ипостасях. Моя сценическая история как раз и началась с репетиции. Федоров попросил меня в песне «Деньги это бумага» пропеть или прокричать строки: «Будет в будущем все без денег, / А сегодня хорошо. / А сегодня я бездельник, / На работу не пошел». Я это сделал, всем понравилось, после чего мое пребывание на сцене стало постоянным.

— Да, как-то само собой получилось, что Олег стал с нами выступать, — рассуждает Озерский. — После той пробы на репетиционной «точке» никто в группе против такого дополнения к нашим концертам не был. Олег и так везде, где возможно, публично читал свои стихи, плюс к тому танцевал, стиляжничал. Как он может двигаться, мы более-менее представляли. Это выглядело не совсем так, как сейчас происходит. Гаркуша больший упор делал на своеобразную пантомиму…

К своему презентационному или отборочному (на фестиваль) рок-клубовскому концерту осени 1985 года «АукцЫон» предстал уже реальной стихией, непредсказуемой и художественно-нахальной.

— В руководство рок-клуба входили отдельные люди, которым мы нравились: те же Бурлака, Файнштейн, — вспоминает Леня. — А прочие «авторитеты» смотрели на нас как на что-то несуразное, не имеющее отношения к устоявшимся рок-клубовским традициям. Там же были свои фавориты: «Пикник», «Мифы», «Аквариум», «Кино», «Зоопарк». А мы — вообще другие. Пишем, с их точки зрения, графоманские тексты, исполняем абсолютно асоциальные песни… Восхищались только нашим барабанщиком, а остальные в «АукцЫоне» кто такие? Черидник, к слову, действительно был тогда, на мой взгляд, лучшим из барабанщиков в рок-клубе. Он, по-моему, единственный, кто мог ритмически играть. И пил он в тот момент еще немного, как, собственно, и Гаркуша. Мы вообще бухали скромно. По сравнению, скажем, с «Россиянами» или «Зоопарком» мы просто трезвенниками смотрелись. Они на сцену могли никакими выйти, но выглядели при этом рок-героями. А мы — совсем не герои, скорее антигерои. У нас Гаркуша к публике выходит — просто урод, конкретно эпатажный, с ним еще вокалист «голубоватого» вида, Рогожин то есть, и другой чувак поющий, который букву «р» не выговаривает. Все в непонятных одеждах, поют что-то бредовое, кривляются, а зацепиться критикам не за что. Мы же никаких лозунгов и идейных установок не озвучивали, ничего не провозглашали. «АукцЫон» занимался веселым музыкальным издевательством.