Семен Гейченко - У лукоморья

Ваня знал, что я возвращаюсь с работы в пять часов. Это время сторож в Михайловском отбивает пятью ударами в старинную чугунную доску, и точно в этот час Ваня садился у окна, поджидая моего прихода…

Так прошла долгая деревенская зима, и вот вновь весна. Наш Ваня затосковал, стал каким-то другим: то лежит соня соней, то вдруг как с ума сойдет, такие начнет выделывать фортели.

Однажды я уехал на несколько дней в командировку в Ленинград. Вернувшись обратно, я увидел, что мои домашние смотрят на меня виновато.

— А где Ванечка? — спросил я.

Ванечки дома не было. Что же произошло? Оказывается, убирая комнату, забыли закрыть форточку. Зверек воспользовался этим, выскочил через окно в сад, только его и видели.

И вот теперь, когда я гуляю по Михайловским рощам и иной раз вижу рыжую белочку, шелушащую шишку, мне всё кажется, что это мой зверек, и я кричу ему: «Ваня!.. Ванечка!..»

Может, это и не моя белочка, белок ведь в Михайловском много, только я думаю, что это всё же моя, мой пушкинский Ваня.

Когда погожим июньским днем вы ходите по пушкинским полянам, сорвите пучок травы и посмотрите — чего только нет в вашем букете! Тут и ромашки, и колокольчики, дикая гвоздика и куриная слепота, незабудка и фиалка, земляника и зверобой. В ваших руках цветочная краса здешнего края — пестрое смешение красок и ароматов. Всё это видел Пушкин. Говорят, что наши незабудки столь ярки потому, что они впитали голубизну Михайловских озер и весеннего неба. Может быть, это и так. А может быть, они впитали в себя голубизну глаз Пушкина.

Случалось ли вам бывать в гостях у Пушкина летом, когда михайловское разноцветье и разнотравье ложится в «душистые скирды» на лугу возле дома поэта? Всюду, куда бы вы ни пошли, за вами следует запах теплого сена.

Бродили ль вы по парку в сентябре, когда отлетают золотые, желтые, бурые листья, когда всё кругом успокоилось и притихло в преддверии перемены времени года? И вдруг, неожиданно, как последний подарок уходящего лета, встретила вас на полянке у липовой аллеи запоздалая семья колокольчиков! У каждого она вызовет в душе что-то свое: один обрадуется, будто нашел жемчужное зерно, другой грустно улыбнется, но оба вспомнят пушкинские «цветы последние»…

Цветы украшали жизнь Пушкина. Они сопровождали его в радости и горести. Они обогатили его поэтический словарь, придали деревенским главам «Онегина» особый колорит.

благодарно восклицает он.

Пушкин всегда любил цветы. В Михайловском полюбил их особенно. Всем сердцем он «стремился к жизни полевой, в деревню, к бедным поселянам, к своим цветам» (курсив мой. — С. Г.). «У меня на окне всегда цветы», — благодарно писал он Прасковье Александровне Осиповой. Потом Пушкин принес хозяйке Тригорского свой поэтический дар — «Цветы последние…», которые для него были «милей роскошных первенцев полей»…

Великий Гёте, по чудесному выражению поэта Баратынского, «умел слушать, как растут цветы». Умел слушать и понимать тайный смысл цветов и Пушкин. Цветы были для него одним из тех лирических компонентов, которые составляли главное в его поэзии «жизни мирной».

Цветочное царство Михайловского поистине сказочно. Чего-чего тут только нет! Есть цветы, которые пришли сюда неведомыми путями еще сотни тысяч лет назад — из сибирской тайги, с альпийских лугов; есть цветы с востока, с южнорусских степей… Есть цветы, отцветающие, не успев появиться на свет божий, они — «как мимолетное виденье». Есть цветы, которые природа наградила даром долгой жизни. Ученые-цветоводы утверждают, что Михайловской сирени более 250 лет! Есть цветы всякие.

Местное народное поверье угадывало в цветах разные символы. В альбомах уездных красавиц пушкинского времени часто можно не только читать, но и видеть лирические стихи и романсы. Они были изъяснены на языке нарисованных цветов. Считалось, например, что изображение цветов шиповника и гвоздики означает пылкую любовь, желтой розы — любовь без измены навеки, лилии — чистоту верного сердца, подснежника — утешенье в печали, фиалки — скромность, тюльпана — объяснение в любви, бархатца — поэтического вдохновения. Все это, несомненно, знал Пушкин, как знали все люди в те времена.

В пушкинское время барометр был редкостью. Ему была исстари замена — цветок под названием ванька мокрый — сорт бальзамина. Ежели ожидается хорошая погода — вёдро, сочный стебель ваньки сух, а ежели непогода — с ваньки каплет вода. Не было дома, на окошке которого не стоял бы в горшочке ванька-«барометр». В Михайловском, как и в других сельских усадьбах, были цветочные часы. Они не требовали никакого ремонта, показывали же время очень точно. Известно, например, что летом цветы шиповника раскрываются в четыре часа утра, а закрываются в восемь вечера, мак раскрывается в пять утра, фиалка двухцветная — в семь, вьюнок в восемь часов и т. д. Такие «часы» росли в Михайловском повсюду.

Как и все смертные, Пушкин мог к. прихворнуть: то насморк подхватит, то хандра на него нападет, то зуб заболит. Мало ли что с человеком случается! Лекарство от всех болезней было рядом с домом, на огороде, в цветнике, на лугу, а лекарь — всё она, его «мамушка», — Арина Родионовна. Она всё знала, про всё ведала — ока была ходячей энциклопедией тогдашней сельской жизни. Простудился — пожалуйте принять кленового соку с парным молоком или взвару из цветов заячьей капустки, голова заболела — втягивайте в нос сок плющихи, прыщ вскочил на носу — выпей-ка настоя из анютиных глазок.

Одуванчик — милый, первый весенний цветок, похожий на солнышко, его в наше время выпалывают из цветников как сорняк. При Пушкине к нему относились почтительно, считая эликсиром жизни. Корень его принимали при болезнях печени, настойка из цветов считалась лучшим средством от ожога. Ромашкой молодежь «золотила» в бане свои кудри. Настой из цветов барбариса снимал лихорадочное состояние заболевшего.

Есть у меня старинная, конца XVIII века, рукописная книга в добротном кожаном переплете, написанная неизвестным псковичом. Купил я ее случайно лет двадцать назад на базаре в Опочке. Называется она «Записки о земных произращениях, цветах и благовониях». Чего-чего только в этой книге нет!

В конце XVIII века помещичьи усадьбы на Псковщине запестрели яркими красками гвоздики, анемонов, мячиковых георгинов, левкоев. Стали появляться куртины сирени, белых, красных и желтых роз, впервые завезенных в Россию еще в XVII веке. Стали заводить клумбы с бархатцами, с геранью, которую рекомендовал для садов Петр I, устраивать цветочные куртины, партеры, клумбы, вавилоны, пилигрины, лабиринты. Обо всем этом рассказывается в моей замечательной книге. Она позволила определить многие старинные сорта цветов и фруктовых деревьев, помогла найти нужный рисунок цветников, установить, где в Михайловском находился «парнас», а где «лабиринт». Она заставила меня организовать поиск цветов, характерных для русского сельского садово-паркового искусства пушкинского времени. Поиск увенчался успехом: удалось найти интересные сорта шиповника, фиалки, сирени…