Давид Флуссер - Загадка Христа

Трудно согласиться с теми, кто считает [128], что Пилат имел все основания казнить Иисуса как политического мятежника или даже что Иисус был предводителем в освободительной борьбе евреев против Рима. Помимо процесса над Иисусом, в качестве основного аргумента в пользу этого мнения приводится тот факт, что Иисус возвещал о Царстве Небесном. «Небеса» — это эвфемизм, обозначающий «Бог». Существовало всеобщее убеждение, что, когда придет Царство Божье, Израиль освободится от римского ига. Тогда большинство евреев ненавидели оккупационный режим. А партия зелотов [129](«ревностных») считала, что борьба с Римом отвечает божественной воле. Из-за зелотских террористических акций жизнь в стране стала небезопасной. Несомненно, что один из двенадцати апостолов некогда был зелотом [130]. Ф Для зелотов единовластие Бога было элементарной аксиомой, а претензия на власть римского Цезаря находилась в вопиющем противоречии с этой аксиомой. Поэтому зелоты ожидали, что борьба против римских угнетателей ознаменует конец времен и станет началом эсхатологического освобождения Израиля [131]. Возможно, что зелоты также употребляли термин «Царство Небесное», однако именно это словосочетание служило в то время своего рода антизелотским лозунгом. Поскольку существует также явное сходство между идеей Царства у Иисуса и у раввинов, можно предположить, что именно у последних Иисус заимствовал данное понятие и развил его. У ессеев эта идея вовсе отсутствует.

Господство Бога в иудаизме означает следующее: хотя единственный Бог Be юре правит уже сейчас, только в будущем, в конце времей «Царство Божье над всеми живущими на земле» [132]откроется Be факто. Если сейчас Израиль находится под игом чужеземного владычества, то в конце концов только Бог будет царствовать в Сионе. Даже антизелотские круги питались этой надеждой, и ученики Иисуса также ее разделяли. Согласно рассказу, который приводится в Деяниях апостолов (1:6–8), ученики спрашивают Воскресшего: «Господи, не восстановишь ли ты теперь Царство в Израиле?» В Откровении Иоанна звучит ликование по поводу будущего падения Рима, однако «исторический Иисус» евангелий об этом не говорит ни слова. Не был ли друг бедных и гонимых сторонником Рима? Нетрудно понять, что, если бы даже Иисус и предсказывал падение Рима, евангелисты едва ли захотели бы об этом упоминать, чтобы не сделать фигуру основателя своей религии еще более сомнительной для властей.

Чужеземное владычество над Израилем — следствие его грехов. «Если дом Израиля будет нарушать Закон, то над ним будут господствовать народы, а если он будет исполнять Закон, то отступят от него горести, траур и печаль» [133]. Или в других выражениях: «Если бы Израиль выполнял слова Закона, который дан ему, то ни один народ, ни одно царство не властвовали бы над ним. Ведь что говорит Закон? Возьмите на себя бремя Имени Моего и состязайтесь друг с другом в страхе перед Богом и делайте добро другим» [134]. Поэтому уже сейчас отдельные люди могут стать, так сказать, гражданами Царства Небесного. «Кто берет на себя бремена Закона, — облегчаются ему несение царств земных и тяготы путей мира сего; но тот, кто облегчает себе бремена Закона, — усугубляются ему гнет царств земных и тяготы путей мира сего» [135] [1].

Следовательно, Израиль должен лишь стремиться исполнять волю Бога, и тогда явится ему Царство Небесное.

«Если бы Израиль сказал у Тростникового моря: „Он — Царь вовеки", то над ним бы не господствовал никакой народ и никакой язык, но он сказал (Исх 15:18): „Он будет Царем вовеки"» [136]. Этот текст, по-видимому, направлен не только против футурологии апокалиптиков, но и против предпринимаемого зелотами штурма Небес. А когда зелоты, овладев ситуацией, подняли восстание, которое было жестоко подавлено Римом, один книжник сетовал на «начальников городов Иудеи, которые сложили с себя бремя Небес и взяли на себя бремя власти по плоти и крови» [137]. Эти чувства разделял раббан Иоханан бен Заккай [138]. Однажды, когда после разрушения иерусалимского храма он увидел, как дочь Никодима, чтобы утолить голод, выбирала ячменные зерна из помета, оставленного лошадью араба, он заплакал и сказал: «Вы счастливы, о дети Израиля! Когда вы исполняете волю Бога, не властвует над вами ни один народ, ни один язык. Но когда вы не исполняете волю Бога, то предаетесь в руки народа неименитого» [139].

Согласно раввинистической литературе, иго чужеземного господства будет снято с Израиля, когда придет Царство Небесное. Апокалиптики [140]считали также, что тогда Сатана со злыми духами потеряет власть. Так же думал и Иисус. Кроме того, как уже говорилось, Иисус разделял представления раввинов о Царстве Небесном. По понятиям Иисуса, ожидание Царства Божьего и надежда на приход Спасителя в конце времен — это два различных аспекта эсхатологических чаяний, так что идея царства Божьего и идея Сына Человеческого у него не смешиваются [141]. Иисус, как и раввины, считал, что наступление Царства Небесного целиком предопределяется решением Бога, однако, согласно Иисусу, оно уже сейчас начинает претворяться в жизнь среди людей на земле. Уже сейчас отдельные люди живут в Царстве Божьем. Человек может и должен содействовать воплощению в жизнь идеи Царства: Вернитесь к Богу, ибо Царство Небесное близко (Мф 4:17).

Первый, кто в Новое время связывал проповедь о Царстве Божьем с эсхатологической направленностью Иисусова провозвестия, был Герман Замуэль Реймарус (1694–1768). Фрагменты сочинения Реймаруса, как известно, были изданы Лессингом. Основываясь на этих фрагментах, Альберт Швейцер разработал свою концепцию «тотального эсхатологизма»: «Образ мыслей Иисуса можно считать либо всецело эсхатологическим, либо всецело неэсхатологическим» [142]. Однако сам Реймарус, вероятно, с этим не согласился бы. В окончательном варианте своего сочинения, которое было полностью опубликовано лишь недавно [2] [143], он проводит различие между неэсхатологическим, моральным призывом Иисуса к покаянию и его главным замыслом — «установить Царство» [144]. Однако «эсхатологическое» направление современных реконструкций образа Иисуса идет по другому пути. Безрезультатным осталось предостережение замечательного человека, христианина и религиозного социалиста Леонгарда Рагаца: «Совершенно невозможно себе представить, что Иисус, так сказать, из надежды на скорый приход Царства Божьего построил этику и богословие. Нечто в этом роде, вероятно, произошло в кабинетах богословов и философов… Соотношение получилось в точности обратным тому соотношению, которое рассматривается исследователями эсхатологии. Понимание Иисусом Бога и человека… вовсе не определялось его эсхатологическими надеждами; напротив, его понимание Бога и человека определяло его эсхатологические ожидания… Нужно было надеть профессорские очки, чтобы уж совсем ничего не видеть» [145].