Михаил Арлазоров - Циолковский

К сожалению, мой собеседник этого не помнит. Ведь с той поры прошло уже четверть века...

– Может, по этому поводу есть что-нибудь в письмах? 20 20 В настоящее время Е. В. Латынин передал сбереженные им письма Циолковского в архив Академии наук. Давайте посмотрим вместе.

Мы перебираем письма и находим открытку от 22 июня 1935 года.

«Уважаемый Евгений Всеволодович, – писал Циолковский, – посылаю все, что есть: больше у самого ничего нет. Работы свои посылал за границу, но не на выставку. Ваш К. Циолковский. Очень болен, едва шевелюсь».

Увы, открытка, сохранившаяся в архиве Латынина, не давала ясного ответа на вопрос, отправлялись ли труды Циолковского в Милан. Но, не узнав того, ради чего приехал к Латынину, я выяснил другое, не менее интересное. Знакомство с одним из писем Циолковского Латынину открыло мне, насколько выше личного ставил общественное старый ученый. Это письмо тесно связано с выпуском двухтомника избранных сочинений Циолковского, В собрание решено было включить биографию Циолковского. Однако биография, написанная профессором Моисеевым, выглядела несколько странно и принесла Циолковскому бездну огорчений.

«Так до сих пор, – писал Моисеев, – остался нерешенный вопрос: ученый ли Циолковский? Дал ли он что-либо ценное для областей человеческого знания, выходящих за пределы технических проектов, и не является ли он только изобретателем?».

«Он по своей сущности одиночка, индивидуалист, не хочет ничьих советов, в них не нуждается... он не только самоучка, но и одиночка принципиальный».

Такого рода сентенции переполняли статью Моисеева.

Не приходится удивляться, что Циолковский обиделся: биография, написанная Моисеевым, показалась ему оскорбительной и противной.

«Исправить биографию нельзя, – писал Константин Эдуардович в издательство, – так много в ней ошибок, недоговорок и искажений. Примечание тов. Латынина заглаживает отчасти увлечение профессора.

Поэтому я и прошу оставить все как есть и не задерживать выход нужной книги...»

Циолковский подчеркивает эту фразу. Более того, повторяет ту же мысль. «Я думаю, – пишет он Латынину в другом письме, – можно выпускать книгу в таком виде, в каком она есть».

История издания двухтомника Циолковского, разумеется, не исчерпывает фактов, из которых складывается общественное лицо ученого. В том же 1934 году Калужский райком партии вместе с редакцией газеты «Комсомольская правда» решил создать колхозный лекторий. Для чтения лекций об основах науки пригласили интеллигентов Калуги. Первым откликнулся Циолковский.

– Это чудесно! – говорил он. – Надо, чтобы ученые почаще заглядывали в колхозы и вооружали колхозников знаниями о законах природы. Это лучший путь пропаганды научного мировоззрения.

Узнав о том, что к ним приедет Циолковский, колхозники решили организовать ему теплую встречу. Приезд ученого – стал заметным событием. Тема его лекции – «Как человек научился летать» – захватила слушателей. Ученый рассказал о людях, овладевших воздухом, поведал слушателям злоключения собственных открытий. А когда поздно вечером лекция окончилась, Константину Эдуардовичу пришлось ответить на множество вопросов:

– Есть ли жизнь на Марсе?

– Каково будущее авиации?

– Что станет с Землей через миллионы лет?

На обратном пути Циолковский сказал своему спутнику:

– Сорок лет я преподавал, а таких мудреных вопросов не слышал. Как выросли интересы народа!..

В беседах со своими посетителями (а их приезжало к нему немало) Циолковский не раз высказывался о прогрессе нашего государства. Ему хотелось, чтобы перерождение людей, создание нового человека происходило как можно быстрее. Именно потому так важно было внимание Циолковского к детям, к молодежи.

С авиационной молодежью дружба Циолковского началась в 1923 году, когда в Калуге был создай первый планерный кружок. Будущие планеристы и летчики потянулись за советами к Константину Эдуардовичу. Они встречали неизменно приветливый прием. Циолковский не только помогал советами, литературой, но и проверил расчеты планера ИТ-4 конструкции И. Толстых.

В октябре 1930 года планер был построен; Его назвали «Октябрь» и установили для старта на склоне Загородного парка. Спускавшемся к реке Ячеике.

«Садясь в кабину, – вспоминает Аркадий Семин, – я услышал, как кто-то из ребят взволнованно произнес: „Циолковский пришел!“ Я оглянулся: в отдалении на крайней аллее Загородного парка стоял Константин -Эдуардович в своем черном пальто и теплой шапке. Он поднял руку, неторопливо и уверенно приветствовал наш первый полет...»

Как и в других городах страны, в Калуге существовал аэроклуб. Он носил имя Циолковского, и Константин Эдуардович считал своим долгом время от времени выступать перед будущими летчиками. Но по мере того как ухудшалось здоровье, его лекции происходили все реже и реже. Свою последнюю лекцию в аэроклубе ученый прочитал всего за два месяца до смерти.

– Удрал от докторов! – сказал он, входя в аудиторию.

Его стали уговаривать:

– Давайте перенесем лекцию.

– Нет, нет! – решительно запротестовал Циолковский. Он достал из кармана рукопись, передал ее сидевшему рядом курсанту и сказал:

– Читать будет он, а я посижу, и, если что непонятно будет, объясню.

Немного помолчав, он добавил:

– Мне ведь с вами легче, чем в постели!..

Когда лекция закончилась, между ученым и будущими летчиками завязалась беседа. Кто-то по-мальчишески восхищенно сказал:

– Как много вы знаете! Даже завидно!..

Циолковский насупился.

– Я должен вам завидовать, а не вы мне. Ведь то, что вам в школах да в вузах за несколько часов объясняли, отнимало у меня годы раздумий. Если бы мы с Мичуриным в ваших условиях учились, вы бы теперь каждый выходной на Марс ездили да кушали малину величиной с тыкву.

Циолковский очень любил молодежь, глубоко верил в ее творческие силы. Встреченный аплодисментами на одном из районных слетов, ученый говорил:

– Что вы мне аплодируете? Я вам должен аплодировать! Вы уже создали огромное богатство и построили роскошную страну. Мне всегда стыдно, как мало я еще сделал для своей Родины...

Он работал до самого последнего часа. 29 августа 1935 года датировано письмо из многотиражной газеты «ЦАГИ». От имени всего коллектива редакция просила Циолковского принять участие в специальном номере. Цаговцам хотелось услышать от Циолковского мысли о будущем, о новых дерзновенных мечтах. Константину Эдуардовичу уже осталось жить не более трех недель, но на конверте сохранилась аккуратно сделанная надпись: «Отвечено согласием».

Здоровье Циолковского все хуже и хуже... Врачи настаивают: необходима операция. Наконец больной соглашается, и 8 сентября к его дому подъезжает больничный автомобиль.