Алексей Тимофеев - Покрышкин

На западе заходило солнце, воздух был насыщен пылью и дымом от горевших молдавских сел. Пикируя на колонну машин, Покрышкин увидел летевшего выше разведчика-корректировщика артиллерийского огня «Хеншель-126», подошел к нему на 70 метров, маскируясь фоном земли. «Яркие в сумрачном небе огневые трассы прошивают снизу фюзеляж и мотор. Мимо меня летят какие-то белые листы. Что это? Я его расстреливаю, а он бросает листовки? Моментально соображаю, что это куски дюраля от разрывов снарядов». «Хеншель» пытается обмануть русского пилота, у самой земли он выходит из спирали падения и низко над землей пытается уйти. В ярости Покрышкин пикирует и добивает корректировщика. Затем замечает идущий ему на смену новый «хеншель». Еще одна точная очередь, загоревшийся разведчик срывается в штопор. Покрышкин, считая это уловкой, вертикально пикирует за «хеншелем» на полной скорости, забыв на мгновение, что земля — очень близко. Опомнившись, рванул на себя ручку управления, потерял сознание и очнулся в десяти-пятнадцати метрах от земли, все-таки успев выйти из пике. Перегрузка столь велика, что с МиГа сорвало сдвижную часть фонаря кабины. «И как я сам выдержал?» — удивлялся этому летчик в своих воспоминаниях... Пикирование оказалось излишним, «хеншель» падал без обмана.

В этой же атаке произошло одно из многих чудесных спасений летчика от смерти. Пуля с земли вошла в правый борт кабины, зацепила плечевые лямки парашюта, ударила к ролик фонаря на левом борту и снова ушла направо, срезав полоску кожи на подбородке. Голова Покрышкина была в узком треугольнике полета пули, поистине в «треугольнике смерти»! Кровь брызнула на лицо и лобовое стекло...

Техник Иван Вахненко, осмотревший самолет и парашют, сказал: «Ну, товарищ командир, вы «в рубашке родились!» И случаев такого рода только в 1941 году у Александра Ивановича было не менее десятка...

На следующий вечер штаб дивизии приказал повторить в последнем вылете заход за Бельцы. Но на сей раз район полетов окружала мощная грозовая деятельность, темнота должна была наступить раньше. Многие летчики эскадрильи не имели опыта ночных полетов. Аргументы Покрышкина, звонок Иванова в штаб комдива не переубедили.

« — Так, Покрышкин. Осипенко приказал точно выполнить его распоряжение. Надо выполнить, но действуй разумно.

- Будем выполнять, хотя это добром наверняка не кончится, — ответил я и приступил к запуску мотора.

Таким образом, наша вчерашняя инициатива понравилась начальству, а сегодня она обернулась против нас», — пишет Александр Иванович.

С громадным риском его группе пришлось прорываться через черную стену грозы, в которой сверкали молнии. («Если развернуться и не идти на Бельцы, то Осипенко обвинит меня в трусости. Лучше погибнуть, чем носить на себе ярлык труса».) Не обнаружив немецких самолетов, летчики обстреляли артиллерийские батареи. Затем пришлось вновь испытать судьбу в грозе. Садились в Маяках в темноте по ракетам. Своевольный Фигичев, не поверив в правильность курса, увел свое звено в сторону. Как выяснилось наутро — сел на строящуюся летную площадку, поломав один самолет.

А. С. Осипенко лично прилетел в полк для разбора. Уставший и, надо полагать, так же задерганный приказами сверху, комдив вызвал на командный пункт Покрышкина. В их разговоре у КП и громыхнул грозовой разряд. Осипенко выслушал ответ на вопрос, где находятся летчики эскадрильи. Далее, по воспоминаниям А. И. Покрышкина, разговор проходил так:

« — Что ты мелешь?! Почему ты растерял вчера свою группу? Отвечай!

Тон разговора стал меня раздражать и я, не утерпев, ответил:

- Группа рассыпалась при возвращении с задания и посадке уже ночью. В этих условиях оторвалось звено Фигичева и, не найдя в темноте своего аэродрома, село вынужденно.

- Какая ночь?.. Иванов! Что он мелет? Сумерки путает с ночью.

- Товарищ командир дивизии! При грозовой облачности темнота наступает почти на полчаса раньше. Об этом хорошо знает каждый летчик и метеоролог, а нам, не учитывая этого, вы приказали вылететь на задание, — с раздражением ответил я, стараясь разговор отвести от Иванова на себя.

- Это ты знаешь!.. Вот только не знаешь наши самолеты и сбиваешь их! Я тебе Су-2 до конца войны не забуду!

- В этом я виноват! Но за Су-2 я уже рассчитался шестью сбитыми немецкими самолетами.

- Плохо воюете! Вон немцы уже Минск взяли, а вы самолеты ломаете и блудите.

- В этом виноваты не только летчики. Нас неправильно учили воевать и нами плохо командуют наши начальники.

- Что... Как ты разговариваешь со старшим начальником?.. Вот буду награждать личный состав, ты у меня не получишь ни одного ордена!

- Я, товарищ командир дивизии, воюю не за ордена, а за нашу Родину!

- Иванов! Эскадрилью ему доверять нельзя. Подготовь приказ о снятии его с комэска.

- Он не командир, а заместитель. До возвращения Соколова исполнял обязанности командира, — пояснил Иванов.

- И с заместителя сниму до командира звена. Пусть научится уважать старших.

Чувствуя, что в раздражении в разговоре с Осипенко я зарвался, спросил:

- Разрешите идти?

- Идите! — Осипенко махнул на меня рукой и направился на командный пункт».

Спустя сорок лет автор книги «Память сердца» (Кишинев, 1981) Ю. А. Марчук, посвятивший одну из глав деятельности А. С. Осипенко, писал со слов генерала о тех тяжелых боях: «Задач перед дивизией стояло так много, что Осипенко вынужден был посылать на задания поэскадрильно, а то и звеньями. Он прекрасно понимал, что таким образом высокой боевой эффективности не достигнешь, но иного выхода не было. Дивизия одна прикрывала воздушное пространство всей северной и центральной части Молдавии... Требовательность и строгость Осипенко не всегда понимали... Но все это объяснялось реальной необходимостью, о которой рядовые летчики зачастую не знали».

Конечно, большие сложности в действиях авиации создавала ущербная структура наших ВВС (ее оценка Главным маршалом авиации А. А. Новиковым приводилась в предыдущей главе). И все-таки очевидно, что высоких качеств, стремления совершенствовать тактику действий, умения и мужества брать на себя ответственность командир 20-й смешанной авиадивизии летом 1941 года не проявил.

Не могли боевые летчики дивизии уважать комдива и за то, что, посылая летчиков своими приказами на боевые задания, он не выслушивал их мнений. Сам перелетал с аэродрома на аэродром на УТИ-4, спарке, которую пилотировал инспектор дивизии Сорокин, а по бокам прикрывали две «чайки».

А. С. Осипенко, как уже говорилось, получил Звезду Героя Советского Союза после возвращения из «спецкомандировки Y», из Испании, где он в звании старшего лейтенанта «сбил лично и в группе несколько самолетов» (см. «Герои Советского Союза». Краткий биографический словарь. М., 1988. Т. 2). В книге Ю. А. Марчука утверждается, что в Испании Осипенко «свалил 17 самолетов». По данным историка истребительной авиации Н. Г. Бодрихина, работавшего в фондах Российского государственного военного архива, А. С. Осипенко, командуя эскадрильей, а затем группой И-15, имел в Испании боевой налет 96 часов, провел 30 воздушных боев. Там же указано, что «индивидуально сбитых не считает, эскадрильей сбито 23 истребителя и три бомбардировщика». В этом документе он признавался достойным должности командира полка и звания — майор. Последнее исправлено красным карандашом на полковника.