Александр Михайлов - Маяковский

Не слишком ли высокая нота для концовки стихотворения, где шел деловой разговор, разговор о налогах, тарифах, балансах и т. д.? Пожалуй - да. И Маяковский снова вводит стихотворение в полемическое русло, он - последнею строфой - выпускает жало иронии: если вы считаете поэзию несерьезным делом, игрой, пользованием «чужими словесами», то - «вот вам, товарищи, мое стило, и можете писать сами!»

«Товарищи» - это не к одним фининспекторам, это и к тем, кто прочтет в стихотворении только о налогах и тарифах, о заработках и расходах и больше ничего. Мол, вам это кажется недостойным поэта, слишком бытовым, меркантильным делом? Так, может, и поэзия - явление такое же заурядное? И если кто так думает, то, пожалуйста, попробуйте сами, я не возражаю.

Маяковский считал, что стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии» посвящено «ощущению квалификации», но содержание его выходит за эти рамки. Однако «ощущение квалификации» нашло выражение в ярких пластических, навсегда запоминающихся образах.

«Разговор с фининспектором о поэзии» «технологической» сутью смыкается со статьей «Как делать стихи?». В начале ее Маяковский говорит о том, что ему не раз приходилось на различных диспутах «если не разбивать, то хотя бы дискредитировать старую поэтику». Это вызывало недоумение и критику:

- Вы только разрушаете и ничего не создаете! Старые учебники плохи, а где новые? Дайте нам правила вашей поэтики! Дайте учебники!

Понимая, что халтурщиков, дельцов и пролаз никакими учебниками не сделаешь поэтами, что «наставления» по писанию стихов и прозы - полная чушь, Маяковский решил поделиться своим опытом «делания» стихов как практик.

Его возмущала книга Г. Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы»: это все равно, как если бы ЦК швейников издал трактат о том, как вышивать аксельбанты лейб-гвардии его величества полка.

- Зачем нужна такая затхлая книга? - негодовал он. - По моему мнению, это сюсюканье интеллигента, забравшегося в лунную ночь под рояль и мечтающего о вкусе селедки.

Нелепостью метафоры Маяковский подчеркивал нелепость книги - пособия по написанию стихов и прозы.

Полемика с Шенгели приобрела резкий характер. В правдинской аудитории, где поэт выступал перед рабкорами, не все были согласны с критикой книги, а Маяковский, распаляясь, потрясая книгой, говорил, что это - шарлатанское предприятие, и вычитывал из нее наиболее одиозные места в доказательство.

Шенгели, не рискуя вступать в полемику с Маяковским по существу своей книги, наносил удары обидчику в докладах, специально посвященных творчеству поэта. Затем он выпустил брошюру «Маяковский во весь рост».

Брошюра Шенгели, как человека в общем эрудированного, отнюдь не постороннего литературе, была в высшей степени пристрастной, содержавшей в себе резкие, даже грубые и абсолютно необоснованные нападки на Маяковского, откровенную брань. Чувство мести возобладало над разумом. Шенгели стремился во что бы то ни стало опорочить поэта, не подозревая, что он кладет голову в пасть льва.

«Приговор», который произнес Маяковскому Шенгели в брошюрке, изданной на собственные средства, но под маркой издательства Всероссийского союза поэтов, гласил:

«Бедный идеями, обладающий суженным кругозором, ипохондричный, неврастенический, слабый мастер, - он вне всяких сомнений стоит ниже своей эпохи, и эпоха, отвернется от него».

И это написано о Маяковском в 1927 году, когда поэт был в расцвете сил, когда завершил свое великое творение - поэму «Хорошо!».

На одном из докладов, прочитанных в Академия художественных наук, с Шенгели вступил в полемику профессор Сакулин и решительно разбил все построения докладчика, так что, по отчету «Вечерней Москвы», Маяковский «был возрожден в полном блеске», и газетный отчет назывался так: «Поверженный и возрожденный Маяковский». В аудитории были еще желающие скрестить мечи с докладчиком, но только позднее время не позволило продолжать полемику.

«Лев» не заставил себя долго ждать, ответ прозвучал в стихотворении «Моя речь на показательном процессе по случаю возможного скандала с лекциями профессора Шенгели». Но здесь Маяковский придает полемике широкий общественный характер, уходя от специфических литературных вопросов, здесь ставится вопрос о воспитании молодежи, о воспитании личности.

А статью - в отличие от Шенгели - поэт сориентировал на современность. Но вкупе - в стихах и выступлениях - Маяковский нанес по Шенгели такой силы удар, что почтенный ученый надолго стал предметом издевательских реплик и насмешек в литературной среде, почти нарицательным типом.

Читателя может смутить название статьи Маяковского - «Как делать стихи?». Наивный читатель, пожалуй, будет искать в ней ответ на впрямую поставленный вопрос. Но такого ответа статья не содержит. Автор не раз дает это понять: «Никакого научного значения моя статья не имеет»; «...я не даю никаких _ п_р_а_в_и_л_ для того, чтобы человек стал поэтом, чтобы он писал стихи». В этой статье как раз дано «ощущение квалификации», дан пример - в помощь начинающим, показано умение «разбираться в собственном производстве, воспитать в себе чувство отбора, знать, при каких условиях стихотворный выстрел достигает цели, попадает в цель».

- Вы спросите (спрашивали!), как делать стихи? Могу рассказать (и показать!), как это делаю я. Но это - не рецепт для других. Общих правил вообще нет. Поэтом называется человек, который именно и создает эти самые поэтические правила, - так бы мог ответить и так примерно отвечал Маяковский на вопросы по поводу статьи «Как делать стихи?».

Он, возможно, встречал у Гейне: «Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, кто это сделал вторым, был обыкновенным болваном». Маяковский переводит сравнение (может быть, что оно возникло и независимо ни от кого) в вещно-цифровой ряд: «Человек, впервые сформулировавший, что «два и два четыре» - великий математик, если даже он получил эту истину из складывания двух окурков с двумя окурками. Все дальнейшие люди, хотя бы они складывали неизмеримо большие вещи, например, паровоз с паровозом, все эти люди - не математики».

Таким способом Маяковский доказывает: 80 процентов рифмованного вздора редакторы печатают потому, что «или не имеют никакого представления о предыдущей поэзии, или не знают, для чего поэзия нужна».

Маяковский уточнял, что создание правил - не цель поэзии, они создаются по требованию жизни, их выдвигает жизнь.

«...Революция выбросила на улицу корявый говор миллионов, - пишет он, - жаргон окраин полился через центральные проспекты; расслабленный интеллигентский язычишко с его выхолощенными словами: «идеал», «принципы справедливости», «божественное начало», «трансцендентальный лик Христа и Антихриста» - все эти речи, шепотком произносимые в ресторанах, - смяты. Это - новая стихия языка. Как его сделать поэтическим? Старые правила с «грезами, розами» и александрийским стихом не годятся. Как ввести разговорный язык в поэзию и как вывести поэзию из этих разговоров?