Моисей Беленький - Спиноза

Колерус опроверг утверждение Бейля. Он писал: «Мне не удалось собрать относительно этой апологии решительно никаких сведений, хотя я расспрашивал людей весьма близких к Спинозе и до сих пор находящихся в полном здравии». Биографы Спинозы за последнее столетие открыли множество архивных материалов, связанных с жизнью и идеями великого мыслителя. Но никому не удалось найти «защитительную записку», о которой идет речь в «Словаре» Бейля. Иначе и быть не могло.

Апология! Она противоречила бы внутреннему миру, личности и учению Спинозы.

Да и кому могла быть адресована такая апология? Друзьям? Они прекрасно знали его взгляды на религию и духовенство по задушевным беседам, откровенным разговорам, диспутам и лекциям. Раввинату? Зачем? Ведь Барух решительно порвал с руководителями еврейской общины, которые наряду с ревнителями других церквей насаждают предрассудки, превращающие людей «из разумных существ в скотов» и препятствующие «распознавать истину».

К духовенству Спиноза не мог апеллировать.

Личность философа его творческий путь убеждают нас в том, что биография идей Спинозы и биография их создателя находились в полном единстве. Личность и учение гармонично слиты в образе Спинозы.

Воспитанный в религиозной традиции, он с юных лет ничего не принимал на веру. Разум (ratio) стал для него критерием истины, ясности и человечности.

Церковь — средоточие мрака, суеверия. Она по своему существу антигуманна и противоречит разуму. Спиноза освободил свой ум и свои чувства от влияния церкви; он вышел из ее темного царства окрыленный, свободный и устремленный к познанию, к раскрытию законов и правил реальной природы — единственной основы основ всего сущего.

Для Спинозы характерна независимость. Независимость во всем. Она была продиктована неодолимым влечением к духовной свободе. Его стремление к независимости не было выражением ухода от мира, отрешения от земного и реального. Спиноза не отшельник, презирающий мир и ненавидящий человечество. Нет, он самый живой, с самой тонкой духовной организацией человек эпохи, который верно чувствовал дыхание времени и глубоко осознал значение своего философского творчества. «И свою жизнь, — писал он, — я стараюсь проводить не в печали и воздыханиях, но в спокойствии, радости и веселье, поднимаясь с одной ступени на другую, более высокую».

Во имя этой независимости он отказался от богатства отца, став шлифовальщиком стекол. Работа давала ему возможность весь свой интеллект направить на изучение природы, на установление прочного союза между естествознанием и философией. Он неутомимо искал контактов с людьми техники, так как ведущие люди эпохи были тесно связаны с практикой оптиков, механиков и астрономов.

Порвав с общиной, непреклонный и гордый вольнодумец после анафемы покинул отцовский дом. Он добровольно решил скитаться по чужим квартирам во имя «расширения пределов власти человека для осуществления всего возможного». Он знал, что здесь, в еврейском квартале на улице Бургвал, в доме родителей, ему покоя не будет от фанатичных и суеверных соплеменников, от раввинов и старейшин. На человека, ушедшего из Фляенбурга, власть иудейских пастырей уже не распространялась. Но рабби не успокоились. Саул Мортейро обратился с жалобой на философа к городским властям. Магистрат включил в поход против атеиста кальвинистский консисториат.

Перед угрозой всепобеждающей силы атеизма и материализма служители различных религий готовы забыть недавние религиозные кровавые столкновения и протягивать друг другу руки. Братание синагоги и церкви еще больше разоблачает реакционную сущность как христианской, так и иудейской религий. Иудаизм и христианство всегда душили пытливость ума, любое проявление вольномыслия и предавали анафеме смелых мыслителей и революционеров, поднявшихся на борьбу против отсталости и невежества. Переправив «прошение» раввината пасторам амстердамского церковного совета, светские власти просили его дать свое «авторитетное» заключение по делу Спинозы. Рассмотрев «преступные деяния» вольнодумца, «святые отцы» пришли к заключению, что рабби прав: богохульник должен быть строго наказан. Магистрат приказал Спинозе немедленно покинуть Амстердам.

После изгнания Спиноза поселился в деревушке Оуверкерк. Там он прожил несколько месяцев, а затем снова вернулся в Амстердам, где около трех лет жил в кругу друзей-коллегиантов. В течение этого времени он усиленно занимался самообразованием и в совершенстве овладел профессией шлифовальщика алмазов и линз.

Почему Спиноза не поступил в университет, а занялся самообразованием? Что он изучал в течение 1656—1659 годов? Эти вопросы требуют ответа, ибо, отдавая должное гению и темпераменту Спинозы, нельзя рассматривать его жизнь в отрыве от эволюции науки и философии его времени.

Передовых идей, включенных в творческую лабораторию молодого философа, не найти в аудиториях тогдашних университетов. «Академии, основываемые на государственный счет, — отмечал Спиноза, — учреждаются не столько для развития умов, сколько для их обуздания». Труды, которые волновали и восхищали его, не изучались в университетах. Так, в 1643 году в Утрехте, в 1647 году в Лейдене, а в 1656 году во всей Голландии было запрещено читать лекции по философии Декарта. В университетских программах не существовало лекций о Бруно, Галилее, Бэконе и других подлинных творцах науки и философии. Профессора, ставленники официальной учености и мудрости, затрачивали много слов на изложение философии Аристотеля в трактовке средневековых комментаторов. Аристотель царил на кафедрах богословия и философии. Его «Органон» стал библией для каждого, кто думал посвятить себя официозному любомудрию.

Высмеивая тех, кто на «своих схоластических мельницах» перемалывает средневековый мрак, великий и страстный мыслитель принялся за серьезное и глубокое изучение новых идей астрономии, математики и механики. Слова Галилея о том, что философия записана в книге вселенной языком математики — треугольниками и кругами, — поражали своей новизной, ясностью и прямотой. Спиноза обдумывал свою философскую систему, логически обоснованную, как математическая формула.

В школе Эндена Спиноза штудировал труды древних философов, Бруно и Декарта. В деревне Оуверкерк, а затем в кругу друзей он главным образом изучал произведения английского философа Фрэнсиса Бэкона. Его «Новый органон», «Опыты и наставления», «Новая Атлантида» стали настольными книгами молодого мыслителя. Барух был захвачен гениальной утопией, нарисованной в «Новой Атлантиде», вымышленным бенсалемским государством, в котором решающую роль играло общество «Дома Соломонова», ибо цель этого общества — «познание причин и скрытых сил всех вещей, расширение власти человека над природой, покуда все не станет для него возможным».