Александр Воронский - Гоголь

Стремление быть лучше уводило в аскетизм, в христианскую догматику, а «орлиное соображение вещей» все более ярко и ясно обнаруживало отвратительные образины и низменную вещественность. Пропасть между материей и духом расширялась и углублялась. Она уже походила на ту пропасть, у которой сторожил колдуна в Карпатах страшный всадник: «дна ее никто не видал». Бог не помогал, благодать и молитвы не спасали художника. «Труп уже стоял пред ним на самой черте и вперил на него мертвые, позеленевшие глаза». Художник пал бездыханным, предварительно превратив себя в живой труп.

Гоголь совершил суд над собой с состоянии болезненного припадка. Здесь уместно несколько подробнее сказать об его болезни. Доктор Баженов утверждал, что Николай Васильевич еще смолоду заболел припадками периодической меланхолии.

О болезни Гоголя в настоящее время можно сообщить больше, чем сообщил тридцать с лишним лет назад Н. Н. Баженов. Психопатология за эти года сделала значительные шаги вперед.

Гоголь принадлежал к шизоидным темпераментам с шизофренической наклонностью. Отличительная черта этих шизоидов — колебания между крайней впечатлительностью и тупостью. Кречмер так определяет шизоидов:

«Только тот владеет ключом к пониманию шизоидных темпераментов, кто знает, что большинство шизоидов отличаются не одной только чрезмерной чувствительностью или холодностью, но обладают тем и другим одновременно». («Строение тела и характер».)

Шизоид тверд, как железо, и способен на самые тонкие и сентиментальные чувства. Между собой и миром он ощущает завесу как бы из стекла. Он оторван от внешнего мира. В нем отсутствует единство и последовательность поступков, он как бы склеен из лоскутков. Отсюда неожиданности и странности в поступках.

«У некоторых лиц… ненормально долго сохраняются инфантильные установки эмоций, которые затем своеобразно изменяют развитие сексуального инстинкта, окрашивают или оттесняют его. Сюда относится прежде всего чрезмерно сильная эмоциональная привязанность к матери ».

«Робость… является одной из наиболее частых характерных свойств будущих шизофреников… Наряду с этими чрезвычайно сильными задержками мы находим… полную утрату задержек, цинические, бесстыдные форма сексуальности».

У нормальных людей психическая и соматическая стороны полового инстинкта развиваются параллельно.

«У лиц с шизофренической предрасположенностью… срастание психической и соматической сторон сексуального инстинкта выпадает на долгое время, даже навсегда… Тогда соматическое сексуальное возбуждение идет своим изолированным путем и удовлетворяется мастурбацией. Психическая потребность в любви сохраняет тогда форму, аналогичную периоду раннего полового созревания. Она выявляется в мечтах, в создании миражей и всевозможных планов».

«Чрезмерно сильный половой инстинкт у некоторых шизоидных групп составляет обычную черту личности. Тогда он имеет такой же резко альтернативный характер, как и вся афективность шизоидов с сильными темпераментами».

«Мистическое смешение религии и сексуальности является постоянной составной частью шизофренического мышления».

«Мышление мистически романтическое, расплывчатое, избегающее конкретных вопросов. Что является его идеалом? Высшее. Это звучное слово — без содержания, но наполненное пламенным аффектом».

Хотя шизоиды часто и далеки от внешней жизни, хотя они и поражают своими неожиданными поступками, в то же время они бывают и необыкновенно практичны. П. Б. Ганнушкин сообщает о них:

«Некоторые из них — как бы ни казались оторванными от жизни — ориентируются в элементарных ее соотношениях, например, в материальном ее устройстве, лучше, чем кто бы то ни было; в психике этих шизоидов словно две плоскости: одна — низшая, примитивная (наружная), в полной гармонии с реальными соотношениями, другая — высшая (внутренняя), с окружающей действительностью дисгармонирующая и ею не интересующаяся». («Клиника психопатии». стр. 34.)

Читая эти характеристики шизоидов со склонностью к шизофрении, кажется, что образцом для них послужил Николай Васильевич Гоголь. Колебания между крайней впечатлительностью и «хладностью», даже «мертвенностью», оторванность от жизни и в то же время необыкновенная практичность, прозаичность и мечтательность, преобладание «физиологического аппетита» в подходе к женщине наряду с отвлеченным преклонением пред ней и пред матерью, сексуальность и мистицизм, скрытность, застенчивость, манерность, дробность характера, изысканность, напыщенность, витиеватость и патетичность наряду со скукой и монотонностью, гиперболизм, подозрительность, дар пророчества, расплывчатый идеализм, — все эти свойства шизоидов присущи были и Гоголю.

Шизоидность Гоголя с годами развилась в шизофрению, которая и привела его к могиле. Болезнь углубила у обострила внутреннюю дисгармонию Гоголя, но она сама объясняется социальными причинами ; это по преимуществу социальная болезнь. При благоприятных условиях шизоидность и предрасположение к шизофрении не получили бы обострения и развития, но быт крепостной России, «мануфактурный век», образины и личины, православие и самодержавие явились богатейшей питательной почвой для болезни Гоголя, создав в сознании Гоголя пропасть между материальным и духовным, которая и поглотила писателя.

Само собой понятно, что болезнь Гоголя отнюдь не лишает его художественные произведения общественной познавательной ценности и не обращает их в документы, которые имеют только клинический интерес. Такие утверждения приходилось слышать не раз. Опровержением этого реакционного вздора является все содержание гоголевских произведений. Можно сказать, скорее наоборот: болезненные состояния Гоголя, как это нередко бывает, лишив его веселой непринужденности и простодушия, обострили способность подмечать и изображать уродства современной ему действительности, все мертвое, обычно либо не замечаемой «нормальными» людьми, либо замечаемые не полно, не ярко.

Гоголь показал, что пропасть между вещественным и духовным в нашу эпоху углубляется собственностью . Разрешая свои общественные и личные задачи, он подвел читателя к крепостным и к капиталистическим имущественным отношениям, а через них и к частной собственности и вообще. В гениально созданных образах и картинах он выяснил, как собственность наполняет мир рухлядью, безвкусными и пошлыми вещами, «заманками», как она подчиняет себе человека и властвует над ним, превращает его в урода; как с другой стороны, она обособляет мечту от действительности, делает ее больной, как придает она духовному началу надмирный, аскетический характер. «Боже, пусто и страшно становится в твоем мире!» Этот вопль звучит и обвинением и приговором миру собственности. Вот почему так живы и поныне все эти уроды и страшилища и почему отрыв у Гоголя мечты от действительности, духа от материи продолжает занимать нас: не о крепостной и не о николаевской России говорил только Гоголь, но и о мире крепостной и капиталистической, о частной собственности вообще.