Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

Задумчива, как лилия речная,

Поникшаянад дремлющим прудом,

Ты вдаль глядишь, чего-то ожидая,

Упоенасвоим прекрасным сном.

Придет пора возвышенных страданий,

Душа твоя восторгом расцветет.

И из страны бесстрастных ожиданий

В страну любви незримо перейдет.

Но до тех пор, томленью неподвластна,

Всесильнаяв сиянье красоты,

Как лилия, невинна и прекрасна,

О днях любви бесцельно грезишь ты.

Безвкусный плод, цветок без аромата,

Безмолвием своим упоена,

Твоя душа, спокойствием объята,

Чего-то ждет в недвижной неге сна.

Борис Садовский, 20-24 сент. 1903.

Л.Г.-О.Ч [41] Ст-ние написано на оборотной стороне присланной фотографии. РГАЛИ, ф. 464. В Чубаровском архиве на отдельном листе. :

Вы обе ныне предо мной

Живыми грезами стоите.

Из-за рамки вырезной

Очами светлыми глядите

Одна – невинная мечта,

Как светлый гость святого Рая,

Цветет, безгрешна и чиста,

Житейской горечи не зная.

Другая– пылкою душой

Лелеет гнев необычайный.

И перед нею мир земной

Исполнен весь зловещей тайной.

Одна для грусти создана,

Хоть сердце ей печаль не гложет,

Другая вся любви полна,

Но никого любить не может.

А я обеих вас любил

Любовью искренней и нежной,

И в жизни образ ваш светил

Мне, как маяк в дали безбрежной.

6 октября 1903. Москва

1907-1909

«Дом на горке», где ныне мемориальный музей А. М. Горького, знает каждый нижегородец. Но мало кто знает, какую роль сыграл он в судьбе Бориса Садовского. Сюда, по адресу: Мартыновская улица, дом Киршбаума, шли его письма из Москвы, а когда он приезжал, «быстрый, гибкий, легконогий», сам стремглав устремлялся туда. Позднее в «Воспоминаниях о Горьком» он не преминул упомянуть: «Над квартирой Горького в доме Киршбаума есть еще квартира: ее занимает знакомое мне семейство, где я нередко бываю» [42] Горький в Нижнем // Звезда. 1941. № 6. С. 174. . Семейство это – Чубаровы: мама Ольги Геннадиевны – Наталия Александровна, две сестры, брат-подросток, который вскоре поступит в Мореходное училище в Петербурге, а в Первую мировую войну пропадет без вести (на самом деле – окажется в плену). Ольга Геннадиевна с 1904 года здесь почти не живет. Она – в Женеве: уехала на пять лет, чтобы получить образование европейского уровня. Приезжая летом на короткий срок, видится с Садовским, но редко: городской жизни он предпочитает Щербинку. В Женеву мама отправляет письма буквально каждый день, и Ольга Геннадиевна – в курсе всех нижегородских дел.

Частые гости Чубаровых – гимназистки, молодые люди, студент Борис Садовской. В отсутствие «женевской курсистки» готовы отметить ее именины и день рождения.

На вечеринках постоянно звучат романсы. У Лили (Елизаветы) хороший голос, с ней занимается педагог. По ее просьбе Садовской сочинил несколько текстов для переложения на музыку. «Б.С. заходит к нам запросто, очаровал обеих твоих сестер, написал Лили очень красивые слова. Этот романс она поет с Богодуровым», – сообщала дочери Наталия Александровна, имея в виду композитора Всеволода Богодурова, общего любимца нижегородцев. Через несколько дней снова о поэте: «Приходил Борис Садовский. Много интересных стихов читал "на злобу дня", насчет наших барышень (о ловле женихов)».

Одно стихотворение такого рода, чисто «домашнее» — отчет о свадьбе общей знакомой Зинаиды Краснопольской, – послано в Женеву, а также романс «Хрисантемы», в автографе посвященный Ольге Геннадиевне, сочиненный под влиянием пения Лили. Ей тоже подарены стихи.

ЕЛИЗАВЕТЕ ГЕННАДИЕВНЕ ЧУБАРОВОЙ

В день Ангела

Когда-то, в день Елисаветы,

В столицу кинутый поэт,

Слагал я легкие куплеты

При вспышках вальса и ракет.

Теперь в безделье и печали

Гляжу один с откоса вдаль.

Но вот в мечтах мне зазвучали

Знакомый голос и рояль.

То Ваши песни прилетели,

То голос Ваш – виолончель,

И у меня в душе запели

Слова веселые «Качель».

Я слышу Ваши «Хрисантемы»,

Что дали мне одну из тем

Для «умирающей» поэмы

От аромата «Хрисантем».

5.IX.MCMVII. 7 ч. вечера. Нижний

Даже находясь в Женеве, Ольга Геннадиевна была первой читательницей многих стихов Садовского – и тех, что войдут вскоре в книгу «Позднее утро», и тех, что в книгу не вошли. А письма – в основном «отчеты» о любовных делах. Например, о том, что сорвалась встреча с «Египтом» из-за его болезни.

Я жаждал пред Мемфисской жрицей,

Как соловей, воспеть красу.

Но в душной клетке пленной птицей

Кому я гимны понесу?

Невольник страсти соловьиной,

Шепчу звезде тоску мою,

И профиль тонкий и змеиный

В мерцанье дальнем узнаю.

5 марта 1907 г. Нижний

В женевской переписке фигурируют два загадочных персонажа, названные «Египет» и «Германия». Кто есть кто, можно установить по письмам матери: «Борис Садовский ужасно ухаживает за Клеопатрой Ивановой» (дочерью генерала М. Иванова)»; вскоре она же сообщает: «Совсем пропадает по Эльзе Шеффель». Им посвящены стихи в разделе «Послания» в книге «Полдень».

Чубарова – Садовскому

11 сентября 1907

Geneve

Очень нехорошо забывать старых знакомых. Я надеялась, что вы будете писать… Или Вы так мечтаете об Египте или какой-нибудь другой сказочной страсти, что совсем забыли нас, простых смертных.

Садовской – Чубаровой

26 сентября 1907 г. Москва

Я очень тоскую по Египту, в первый раз Москва меня не радует так, как бывало раньше за эти последние 3 года. Участь моя подобна, должно быть, участи Наполеона: он был счастлив в Египте и несчастлив в Москве. Я надеюсь, всё же, что Вы в следующем письме сообщите мне что-нибудь о Египте.

Я вышел из «Золотого Руна» [43] В августе 1907 г. прекращается участие «весовцев» в ж. «Золотое руно» из-за конфликта с Рябушинским. См.: ЛH. Т. 85. М: Наука, 1976. С. 341; Андрей Белый. Между двух революций. – М.: Худ. лит., 1990. С. 219-227, 510. Подробнее см.: Лавров А. В. «Золотое Руно» / В кн.: Лавров А. В. Русские символисты: этюды и разыскания. – М., 2007. С. 457-485. . Повесть XVIII в. [44] Черты из жизни моей. Памятные записки гвардии капитана А. И. Лихутина. писанные им в г. Курмыше в 1807 г. // Весы. 1907. № 12. Посвящение О.Г. проставлено в кн. «Узор чугунный» (М.: Альциона, 1911). принята в «Весы» и скоро начнет печататься.

Здесь чудесная погода – золотистые деревья, бледно-синеватое небо. Но вечерами очень холодно и свежесть загоняет в уютное кафе на Тверском бульваре, где за турецким кофе целый вечер шумит литературная молодежь. Я, впрочем, больше сижу дома и с каждым днем, перелистывая латинских и греческих поэтов, с ужасом убеждаюсь, что одно лишь я твердо знаю, – это то, что я ничего не знаю. Стихи не выходят. Сонливость и апатия одолевают.