Эвелин Левер - Мария-Антуанетта

С трогательным старанием Мария-Антуанетта внимала советам посла, который иногда не боялся говорить ей о неприятностях, которые могут случаться и с королевой. Это пугало дофину, и она начинала плакать. «Вы мучаете меня, пугаете, я не хочу больше слышать о политике», — говорила она, заливаясь слезами. Дофина усваивала науку о «делах» не так быстро, как того хотел Мерси. Она опасалась ложных ходов и хитрых советов, с помощью которых посол хотел вразумить ее. «Она гонит от себя мысль о том, что однажды получит власть, огромную власть; это стало следствием того, что ее характер склоняется перед трудностями; отсюда ее страх в любой неизвестной для нее ситуации, — писал он императрице. — Однако это не самое главное из того, что ей следовало бы усвоить. Я уверен, что если ей удастся стать правой рукой короля, то у него не будет больше ни фавориток, ни министров, которые могли бы противостоять ее весу и влиянию, этим мадам дофина должна заняться в первую очередь».

Настал как раз тот самый момент, когда нужно было превратиться в ребенка, взлелеянного самим королем, без которого он не мог обходиться, с кем он был бы весел, счастлив и откровенен. Мерси убедил дофину, что она в состоянии развеселить старого короля, уставшего от врагов и близости смерти. Дофина должна была исполнять его любые желания, дав волю своей молодости, как когда-то герцогиня Бургундская очаровала Людовика XIV и грозную Ментенон. Хитрая как кошка, эта маленькая женщина, к тому же дурно воспитанная, которая некогда вызывала презрение многих придворных и даже членов королевской семьи своей невероятной фамильярностью, прекрасно знала, как защитить дело тех, кому она была преданна, ей даже удавалось получать информацию, которая поступала в Савойский двор. Людовик XIV оценил талант герцогини лишь после ее преждевременной смерти. «Эта маленькая плутовка обвела нас вокруг пальца», — говорил он мадам Ментенон, когда узнал о существовании секретной переписки принцессы. Благодаря своей любезности и едва проглядывавшей наивности, герцогиня Бургундская ловко надувала Людовика XIV. Именно это требовалось и от Марии-Антуанетты. Однако ей никогда не рассказывали о смышленой принцессе.

Однажды взгляды императрицы не совпали со взглядами посла. Разумеется, Мария-Антуанетта должна была служить дому Габсбургов, но зная «молодость и ветреность своей дочери, а также всякое отсутствие прилежания в ней», императрица не желала, чтобы та имела решающее влияние в государственных делах. Мария-Терезия прекрасно понимала, что Мария-Антуанетта никогда не будет блестяще разбираться в политике. Она не обладала лукавством и хитростью, столь важными для интриги, искусством которой в совершенстве владела мать Людовика XV. И, наконец, она не испытывала родственных чувств к престарелому королю. Она рассуждала о нем с безжалостной жестокостью, свойственной юности, и проводить подле него все дни напролет было выше ее сил. «Она только вызывает в монархе безразличие ко всему, что ее окружает, полное равнодушие к любым чувствам, которые только могут взволновать душу. К сожалению, эрцгерцогиня недостаточно проницательна, чтобы чувствовать все это», — с явным беспокойством отмечал Мерси. Король, который знает женщин, как никто другой, прекрасно видел угловатость своей упрямой внучки, вызванную скорее всего постоянной жаждой удовлетворения тайных желаний и плотских наслаждений.

Плотских наслаждений — вот чего так не хватало принцессе в самом расцвете ее юности, ее восемнадцати лет. Находясь в обители извращенной любви, посреди изысканного двора, где распутство являло образ существования и обладало силой закона, она, казалось, была обречена терпеть жалкие попытки супруга, неспособного сделать ее матерью. При полном безразличии к своим супружеским обязанностям, дофин тем не менее испытывал нежность и одновременно страх к женщине, которой он овладел с большим трудом. Он сомневался в себе с того самого момента, как переступил порог супружеской спальни.

Лучше забыть наставления Мерси, стараться не замечать сплетен и насмешек придворных. Нужно притворяться, как будто веришь в искренность этих слащавых улыбок, которыми ее встречали, потому что сейчас она дофина, но завтра будет королевой. И Мария-Антуанетта поверила в это притворство. С момента своего первого визита в Париж дофин и дофина несколько раз посещали столицу. И каждый раз она испытывала сладостное головокружение. В Париже она забывала обо всем. В Париже она была желанна, и это чувство переполняло ее.

Необычайная любовь подданных к молодым супругам стала отражением популярности монархии в целом. Король поздравлял себя с успехом, противники же просто молчали. Дофина брала реванш.

Вскоре она получила разрешение короля ездить в Париж каждую неделю «без всяких церемоний с небольшой свитой». Ее можно было видеть и в художественном салоне Лувра, и в галерее растений, и на ярмарке в Сент-Овид, которая размещалась на площади Людовика XV. Она неторопливо прогуливалась по английскому саду, принадлежавшему маршалу Бирону. Она могла предаваться мечтаниям на руинах и гротах, которые находились неподалеку и в которых был свой неуловимый шарм. И везде ее ожидал блистательный успех.

С каждым днем Мария-Антуанетта становилась все более и более независимой. Теперь она осмеливалась просить милости у своего деда, который старался во всем ей угодить. Когда умер сын госпожи де Майли, которая была принята ко двору, принцесса хотела отправиться в Париж, чтобы выразить свои глубочайшие соболезнования. Однако тетушки напомнили ей о порядке, согласно которому положение дофины не позволяло совершить подобный демарш. Разозлившись на этот запрет, она тут же написала королю, который находился в Марли. Людовик XV ответил ей очень нежным посланием, позволив поступать по собственному желанию: «Дорогая моя дочь, вы можете делать все, что продиктует вам ваше доброе сердце по отношению к этой несчастной женщине». Принцесса тут же отправилась в столицу. Этот акт доброты и милосердия имел огромный успех среди парижан, которые не привыкли к подобному состраданию и сочувствию со стороны королевской семьи.

Однако на горизонте снова замаячила угроза альянсу. Мария-Антуанетта вновь с надменностью начала относиться к фаворитке. С приближенными мадам Дюбарри отношения были примерно такими же. Начиная придворную жизнь, дофина не удостоила вниманием свою племянницу, которая вышла замуж за виконта Дюбарри. 1 января 1774 года дофина проигнорировала присутствие фаворитки, которая находилась в другом конце кабинета вместе с герцогиней д'Эгильон и герцогиней Мазорин.

Людовик XV оставался «очень деликатным во всем, что касалось дофины». Тем не менее никто не мог утверждать, что его страсть ослабела. «Привычная связь, которая его объединяла с любовницей, неминуемо бы разорвалась, если бы здоровье его пошатнулось и привело к благочестию», — утверждал посол Швеции.