Эвелин Левер - Мария-Антуанетта

Без четверти восемь королевская семья стояла у ворот дворца. Несмотря на все меры предосторожности, Лафайет очень боялся беспорядков. Для успокоения народа им было разрешено войти в вестибюль.

Измученные, уставшие, покрытые дорожной пылью, с воспаленными глазами король, королева, Елизавета и королевские дети вошли в комнату короля. «Мария-Антуанетта была взвинчена гораздо больше, чем король, однако не теряла достоинства, несмотря на то, что ее сердце разрывалось от ненависти и гнева».

Обращаясь к депутатам, которые ждали короля в его апартаментах, Людовик XVI вновь пытался оправдать свое путешествие в Монмеди. Однако Лафайет в который раз представил убедительные доказательства, подтверждающие его вину. Людовик XVI заявил Лафайету, что он был прав, и это путешествие доказало, что французы были не согласны с его мнением. Слуги короля, как ни в чем не бывало, ждали приказов своего хозяина. Согласно неумолимому Этикету, они приступили к вечернему туалету короля. Королева удалилась в свои апартаменты принять ванну.

«Я скажу Вам, что люблю Вас, поскольку у меня есть время только на это. Чувствую себя хорошо. Не беспокойтесь обо мне. Я хотела бы знать, как Ваши дела. Напишите мне на адрес господина Броуна, […] в двойном конверте на имя господина Гужена. Передайте мне через посыльных, на какой адрес я могу написать Вам, поскольку я не могу больше жить без этого. Прощайте мой возлюбленный, самый близкий мой человек. Люблю Вас всем сердцем». Какие короткие и простые слова, но сколько чувств! В этом послании больше всего поражает не лирика, а скорее крик души автора, заставляя еще долго плакать тех, кто в конце XVIII века читал это письмо. Нельзя не упомянуть о Марианне Алькофорадо, которая нашла это короткое послание королевы Франции человеку, которого она любила и которого она боялась не увидеть больше никогда. 4 июля 1791 года, примерно через неделю после возвращения из Варенн, Мария-Антуанетта позволила себе свободно переписываться со своим возлюбленным. Несмотря на суровость жизни в Тюильри, она уже отправила два нежных и любящих письма Ферзену. «Молитесь за нас, полагайтесь на нас; мы пока еще живы. Поговорите со своими родственниками о возможных вмешательствах извне. Если они боятся, нужно убедить их, — писала она ему 28 июня. — Я существую лишь мыслями и волнениями о Вас! […] Не выходите из дворца ни под каким предлогом». Больше она не была королевой-победительницей. Убитая горем, преждевременно постаревшая, униженная, она продолжала жить лишь «любовью к детям и к своему рыцарю Ферзену».

С того момента, как королевская семья вернулась в Париж, ее положение стало значительно хуже, чем до отъезда. Несмотря на то, что декрета об аресте не было, Людовик XVI, Мария-Антуанетта и дофин находились под присмотром офицера, назначенного Лафайетом. Королевская семья (за исключением, дочери и сестры короля) тоже была под арестом. Тюильри напоминал теперь тюрьму. В саду стояла стража, на всех этажах, вплоть до самой крыши, дежурили часовые. Нельзя было ни войти, ни выйти из дворца без особого разрешения. Все посетители тщательно проверялись. Двери закрывались на двойные замки. Ни один жест монархов не мог проскользнуть мимо бдительного ока стражников. Когда королева поднималась к дофину по внутренней лестнице, ее сопровождали четыре офицера. Один из них стучал в дверь и громко кричал: «Королева!». Офицер, который дежурил в комнате дофина, открывал дверь, и Мария-Антуанетта входила в комнату вместе со своей стражей. Если юный принц хотел отправиться к матери, происходила та же сцена. Во время этих визитов Мария-Антуанетта не могла разговаривать с мадам де Турзель, однако ей было разрешено заниматься детьми. После возвращения из Варснпа королева должна была терпеть присутствие офицеров постоянно, даже дверь в ее комнату должна была оставаться незапертой, когда она спала. Лафайет отдал приказ ослабить слежку: стражники уходили и дежурили лишь у входа в апартаменты, когда королева отправлялась в кровать. Тем не менее дверь оставалась открытой, так чтобы офицеры могли видеть королеву. Ночью, когда королева читала, один из этих мужчин бесстыдно усаживался на ее одеяло, поскольку ему было удобно. Чтобы защитить себя от этой бесцеремонности, королева поставила кушетку своей горничной рядом с кроватью. В то время как королевская семья жила в унижении и лишениях, вопрос режима и власти был поставлен на Собрании. Можно ли было оставить монарха, после того как он в своем манифесте отказался от принципов конституционной монархии? Появилась возможность установления республики. Левые призывали именно к этому. Но умеренные депутаты были настроены на то, чтобы любой ценой спасти конституцию, которой был нужен такой слабый король. После долгих дебатов Собрание решило выслушать мнение короля.

Вечером 25 июня Людовик XVI принял трех депутатов, которым было поручено «выслушать» его заявление. Понимая, что эти люди хотели его спасти, он уверенно заявил им, что счастлив вновь находиться среди парижан. Довольно пространно и непонятно он утверждал, что привязан к народу Франции и конституции и что основным его желанием было выполнять волю народа. В полном несоответствии со своим манифестом он снова соглашался с революцией. Несмотря на все противоречия, депутаты ушли удовлетворенными. Затем они отправились к королеве, которая не могла их принять, поскольку находилась в ванне. Через два дня они вновь явились к ней и выслушали уже приготовленный ответ. Он был чрезвычайно простым. Долг жены заставлял ее повсюду следовать со своим мужем. Они вместе с детьми отправились в путешествие, однако у них никогда не возникало мысли бежать за границу. Депутаты так задавали вопросы, что и король и королева могли оправдать свои поступки, прежде чем быть обвиненными. Мария-Антуанетта сразу все поняла. «Собрание хочет обойтись с нами довольно мягко», — писала она Ферзену.

Однако заявление короля вызвали гнев и негодование у республиканцев, якобинцы и кордельеры не прекращали твердить о крахе монархии. Якобинцы требовали суда над Людовиком и установления регентства в лице герцога Орлеанского, ставшего Филиппом Равноправным. Что касалось кордельеров, они требовали установления республики в чистом виде.

В то время как решалась судьба режима и одновременно судьба короля, королева обманывала бдительность своих охранников. В надежде спасти монархию и королевскую семью, она продолжала довольно ловко вести двойную игру. С момента своего возвращения из Варенн она тайно переписывалась с Ферзеном, Мерси и императором. Лишь письма своим близким продолжали оставаться искренними. Именно в них она показывала свои истинные чувства по отношению к событиям в королевстве.