Николай Рубцов - Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

Коля и Евдокия Дмитриевна — люди с одним цветом глаз. С одним и тем же мучительным и тихим содержанием мыслей.

Младшие в пионерской комнате — вроде как посторонние люди. Они робко толпятся, не чувствуют себя равноправными…

Мы запомнили слова и певучую мелодию голоса.

Поем про себя, не открывая губ, а только шевелим ими. Но поем. И никто не запретит нам это делать.

— «Священную войну»? Ну, если хочется:

Сбор пионеров кончается. Кто-то остается в комнате, чтобы удостоверить дружбу и расположение к Евдокии Дмитриевне, кто-то растревожился, как Вася Черемхин. А нас несет на крыльцо, где тепло и вовсю пахнет свежей оттаявшей землей.

Воскресенье. И мы отчасти свободные люди. Сочится влагой оранжево-глинистый высокий берег оврага, что в сторону деревни Камешкурье. Это у самого берега реки Толшмы под Николой. Отчетливы и удивительно свежи золотые копеечки мать-мачехи. Они обозначились по всему берегу пригретого оврага. Густая синяя дымка вытекает из оврага и рдеет над рекой. Мы — это Валя Колобков, Виля Северной, Коля Рубцов… стоим на речном мосту. Большая страшная вода мечется под ногами. Слева — село Никола с церковью из красного кирпича на возвышенности, справа от моста — дорога… Далекая, непонятная, по-апрельски живая, манящая. И непролазная.

Наверное, всем нам, кроме всего прочего, очень хотелось есть. Да, мы почти всегда ощущали недоедание.

Сорок с лишним лет спустя мне по-прежнему мерещится вкус американского супа. Из зеленого горошка. Это блюдо запомнилось больше других. Этот суп из американского зеленого горошка, суп-пюре, детдомовцы смаковали. Выуживали по пол-ложечки, ко рту старались подносить медленнее. Ан нет, тарелки пустели так же быстро, как и после овощного супа из свекольных листьев…

Нынче, когда я захожу в диетическую столовую, то всегда смотрю на меню с ожиданием… «Суп-пюре из зеленого горошка» вызывает воспоминания.

К слову сказать, побывавший в начале лета 1971 года в Великом Устюге Николай Рубцов за обедом вспомнил суп-пюре… И улыбнулся.

Да, еды было мало. Если взглянуть на фотографии тех лет, детдомовские дети — их лица могут показаться сумрачными и невпечатлительными. Да, полноты не хватало. Со снимков смотрит одна простота, доброта и застенчивость. Не было в Никольском детском доме, как правило, детей-воришек. Карманников или огородников. Как это иным бы теперь представилось.

Но зато, я в этом уверен, те самые цветы мать-мачехи, подснежники, а позднее любые другие были особым ритуалом радости для ребятишек только из детского дома.

И знаете, почему только для них? Взрослые люди или дети из соседних деревень проходили мимо ромашки или луговой гвоздики. По привычке не замечали ни божеской красоты лютика, ни божьей коровки. Так оно бывает и теперь.

Но ни один цветок, ни одна зеленая травинка не ускользали от взгляда детдомовского ребенка. Почему? Да потому, что все они были детьми земли. И никого более. Посмотрите: тот же Коля Рубцов радуется и несет в руке четыре-пять золотистых цветочков мать-мачехи. Он застенчиво передает их Евдокии Дмитриевне. Воскресные цветы. Евдокия Дмитриевна дежурит. Он не слышит благодарности или забывает ее, потому что цветы — обычный ритуал внимания. Даже самые простые — луговая герань или таволга.

А в следующий раз он будет искать заветные зеленые цветы… Будет искать их всегда.

На этот раз пионервожатая держит в руках новую книжку. На белой ее корке — красный рисунок. Пылающие дома, виселица с казненными людьми, отряд фашистов с автоматами. Зима… Мы уже умеем читать: «Фашисты несут нам горе, мучение и смерть». Так называется документальная хроника, только что поступившая в детский дом. «Горе», «мучение», «смерть»… — страшные слова. Это несут нам фашисты. Это те, о которых все время и везде говорят Никольские люди. И воспитатели тоже.

Мы не видим войну, но она где-то гремит. «Неужели фашисты вот так же маршем пройдут и по Николе?» — появилась страшная мысль.

Евдокия Дмитриевна поднимает свои ресницы, большие темные глаза. Ничего не говорит.

Вот если б перед ней стояли люди повзрослев. А тут первоклассники.

— Фашисты несут нам горе, мучение и смерть, — медленно говорит прочитанное Коля.

Евдокия Дмитриевна кладет книжку в шкаф. Смотрит на карту и переставляет красный флажок назад к востоку. Вздыхает…

…Эпизод, который ничем не вычеркнуть из памяти. Особенно эти горящие избы на белом снегу. Враги… Виселицы… Наверное, в библиотечных хранилищах Вологды до сих пор живет эта книжка.

Был детдомовский обычай. Время от времени неизвестно каким чудом в руках у пионервожатой появлялись новые книжки. Новые-новые. Пахнущие типографской краской, клеем, свежей белой бумагой.

Представьте детей, которым никогда не приходилось даже потрогать руками новую художественную книжку. И потому на нее смотрели, как на загадочную недоступность. И вот всего один экземпляр книжки «Девочка из города».

Конечно, была организована «громкая» читка. Евдокия Дмитриевна умела донести до слушателей житейскую сущность героини, судьба которой в чем-то была родственной многим из них. Война лишила нашу героиню родителей, и она попала в семью русской крестьянки. И чужую женщину девочка называла мамой…

Таким образом вошел в наши души и Павлик Морозов… И песня о нем.

Детская восприимчивость наивна и проста. Ее можно направить и по ложному руслу. Сомнений не будет. Образ Павлика Морозова — страдальца и борца — казался вещим. Воспитателю важно было заострить наше внимание на его веру и власть души. На жестокость и обреченность врагов.

Новая жизнь. Новый человек. Красная заря счастливой жизни. Будьте такими, как Павлик, и каждый из вас будет героем среди людей. Стремитесь к свету этой жизни, платите за нее любую цену…

Не знала, однако, Евдокия Дмитриевна, что простым человеческим идеалом для детей была она сама. Павлик Морозов вошел в души и ушел. А Евдокия Дмитриевна осталась человеческим идеалом и частицей нашего сердца. На все годы.

Взрослой девушке или в каком-то ином значении молодой женщине всегда к лицу яркий красный цвет. Этим цветом для нашей пионервожатой был пионерский галстук.

Ах, как жаль, что нас, самых маленьких, не пускали на вечерние летние пионерские костры. Они загорались на вересковой поляне за селом Николой. И с огорчением и с завистью провожали мы глазами пионерский детдомовский отряд. Евдокия Дмитриевна в такие моменты была внешне торжественна, внутренне прекрасна. Она верила в идеалы, была полна творческого порыва и вдохновения. Она была романтической революционеркой.