Жорес Трофимов - Илья Николаевич Ульянов

Добиваясь внешнего благонравия и дисциплинированности, Федор Михайлович Керенский пунктуально внедрял в жизнь все официальные требования и установления. И во многом его вина в том, что атмосфера в гимназии была скучной и мертвящей. Вся система обучения и воспитания была направлена на то, чтобы не развивать, а подавлять личность, не научить думать, анализировать, размышлять, а развить способности к запоминанию.

Гимназисты не любили свое учебное заведение. Многие из них после выпуска вспоминали о нем далеко не благодарно:

Эти строки принадлежат поэту Аполлону Коринфскому, сидевшему в младших классах за одной партой с Владимиром Ульяновым.

В первом же классе осталось на второй год семеро соучеников Володи. А он не только сразу втянулся в занятия, но при переводе во второй класс получил первую награду — похвальный лист и книгу. Этот успех очень обрадовал родителей.

Илья Николаевич, несмотря на частые отлучки из дома, на загруженность делами, постоянно интересовался ученьем детей, помогал им, объяснял непонятное, советовал, что читать, показывал разные приборы и модели, водил на экскурсии в физические кабинеты учебных заведений Симбирска. И дома он был внимательным, доброжелательным, но требовательным педагогом. Не любивший поучений, назидательных бесед, он не жалел времени на объяснения. Анне растолковывал трудно написанный учебник грамматики и терпеливо просматривал в планах или готовом виде все ее сочинения. Вместе с Александром он начал изучать основы греческого языка, который в его время еще не преподавался в гимназиях. Владимир тоже с первых дней учения почувствовал помощь и поддержку отца; привык ежедневно сообщать родителям о своих школьных делах.

«Возвращаясь из гимназии, Володя рассказывал отцу о том, что было на уроках и как он отвечал. Так как обычно повторялось одно и то же — удачные ответы, хорошие отметки, то иногда Володя просто, быстро шагая мимо кабинета отца по проходной комнате, через которую шла его дорога к себе, наверх, скороговоркой на ходу рапортовал: „Из греческого — пять, из немецкого — пять“.

Так ясна у меня перед глазами эта сцена: я сижу в кабинете отца и ловлю довольную улыбку, которой обмениваются отец с матерью, следя за коренастой фигуркой в гимназической шинели, с торчащими из-под форменной фуражки волосами, проворно мелькающей мимо двери», — вспоминала Анна Ильинична.

Илья Николаевич был для детей образцом. «И все в нем: его речь, сама его личность, проникнутая верой в силу знания и добра в людях, действовала, несомненно, развивающим и гуманизирующим образом и на детские души, и мы рано научились признавать необходимость и важность знания». Это тоже свидетельство Анны Ильиничны.

Ребята тянулись к знаниям. И не потому, что их принуждали учиться или запугивали неприглядным будущим, если они не получат гимназических аттестатов. Каждодневный пример родителей, верящих в силу знания, — вот что влекло их к книге, к географическим картам, к словарям. Они учились в гимназиях, но главную школу проходили дома.

Илья Николаевич досконально знал дурные стороны гимназической жизни. И осторожно, ненавязчиво пытался помочь детям противостоять ее отрицательному влиянию. Он понимал, что воспитывают не нравоучения и не страх наказания, а прежде всего личный пример наставника, образ его жизни. Чтение, шахматы, музыка — вот чем заполнялся досуг отца в те дни, когда он не бывал в разъездах. Дети, слушая его частые рассказы о том, что он видел в поездках, невольно воспринимали его суждения о жизни. Увлеченность отца своим делом, глубокая внутренняя ответственность за него заставляли детей так же добросовестно относиться к учению, к домашним обязанностям.

Университетом нравственного воспитания, становления личности для детей была в первую очередь семья.

Здесь жили разумно, возвышенно, ясно, а главное — так искренне, что эта жизнь старших без всяких понуканий и упреков становилась для младших единственно возможной и единственно желанной. Отец предан делу, работа для него — высший долг, который он исполняет без жалоб и стенаний. Мать абсолютно равнодушна к тому, что называлось тогда светской жизнью. Друзей немного, но это друзья настоящие. В доме ценится умная книга, привечается шутка, остроумный экспромт. Здесь умеют работать, умеют и отдыхать, веселиться. Дети не слышат жалоб взрослых на собственные неудачи, зато родители озабочены неустроенностью других и всегда готовы прийти на помощь каждому, кто в этом нуждается. Влечение к чинам, к накопительству, к роскоши всем чуждо. Высшим достоинством почитаются трудолюбие, ум, порядочность; награды, будь то медали детей за успехи в ученье или ордена отца, воспринимаются только как традиционное поощрение стараний.

В 1880 году, когда Анне не было еще шестнадцати лет, она, единственная из выпуска женской гимназии, получила Большую серебряную медаль. А ведь старшая дочь занималась в этом своеобразном и сравнительно редком учебном заведении, «состоявшем в ведомстве императрицы Марии», всего лишь пять лет.

Аня по примеру отца хотела стать народной учительницей. Но юный возраст был тому помехой. И лишь через год после окончания гимназии она получила место помощницы учительницы в одной из начальных школ Симбирска.

Казалось, жизнь Ульяновых ничем не отличалась от жизни других. Хлопотала по хозяйству мать. Бегали в гимназию дети. Звучал рояль. И детский плач раздавался иногда. И требовательный мамин голос.

Обычная на первый взгляд жизнь.

Но было и нечто иное. В этом доме взволнованно говорили о судьбах народа. Тут звучали стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова и Плещеева. Читали Белинского, Добролюбова, Писарева.

Стенам этого дома не приходилось слышать оскорблений или крика, обид. В семье не знали ссор. Здесь спорили, возражали, не соглашались, отстаивали свою точку зрения, но не скандалили, не обижали друг друга, не унижали, не насмехались. Характер взаимоотношений, стиль жизни были удивительно добрыми, сердечными.

Вот как вспоминала народная учительница Вера Васильевна Кашкадамова о вечерах, проведенных в доме Ульяновых:

«Бывало, приду к Илье Николаевичу по делу, сидим в кабинете, обсуждаем достоинства и недостатки учебников… Дверь кабинета тихо отворяется, и Мария Александровна с улыбкой спрашивает: „Илья Николаевич, скоро вы кончите, у нас самовар уже готов“. Илья Николаевич встает, потирает руки: „Сейчас, сейчас! Идемте чай пить“, — говорит он мне. Деловые разговоры кончаются, они не выходят за порог директорского кабинета, и мы, весело разговаривая, идем в столовую, а там уже собралась вся семья.