Жорес Трофимов - Илья Николаевич Ульянов

Нет, Илья Николаевич заметил все, и еще до появления этих строк в газете по его указанию начался сбор сведений о результатах деятельности народных школ за последние десять лет. Он был уверен, что это поможет опровергнуть измышления Воейкова и его приспешников.

Итак, сторонники церковноприходских школ и усиления «религиозного элемента» во всей системе народного образования утверждали, что большинство крестьян якобы недовольно земскими сельскими школами и считают их даже вредными.

Опровергнуть эти доводы лучше всего можно было путем опроса тех, кто получил начальное образование в последние годы. Только тщательное обследование убедительно показало бы, кем стали бывшие ученики, не забылось ли учение, насколько оно пригодилось в жизни.

Илья Николаевич решил провести такую проверку, начав с Карсунского уезда, который соседствовал с Сызранским (где жил Воейков) и находился примерно в равных с ним экономических условиях. Немаловажно было и то, что карсунский училищный совет был способен начать дело и довести его до конца.

Возглавить обследование вызвался Алексей Алексеевич Красев. Семь лет он работал инспектором. Чем больше Илья Николаевич приглядывался к помощнику, тем больше убеждался, что Красев труженик, искренне преданный народному образованию. Его любили учителя и дети. Добродушным характером, начитанностью, любовью к музыке Алексей Алексеевич пришелся по душе и Марии Александровне, стал желанным гостем в доме Ульяновых.

Обследование решено было провести так. Для учеников и учениц, окончивших курс учения за последнее десятилетие, устроить проверочные испытания. Учителям, в том числе и законоучителям-священникам, предлагалось ответить на вопросы анкеты: «Где живут и чем занимаются бывшие ученики сельских училищ; читают ли они книги и какие именно; какие книги имеются в их семействах; упражняются ли бывшие ученики и ученицы в письме и, наконец, каково общее их развитие и нравственная настроенность?» Лучших преподавателей попросили составить записки и воспоминания о жизни своих школ, рассказать о судьбе воспитанников.

Дети крестьян… У Ильи Николаевича всегда сжималось сердце при встрече с ними. Нередко полуголодные, почти всегда плохо одетые, они с большой охотой тянулись в школу, если там работал хороший учитель. И в этом случае ничто не могло удержать их дома — ни мороз, ни слякоть, ни версты раскисшего от дождей или заметенного снегом проселка. Коли уж пробуждался в крестьянском парнишке интерес к знанию, никакие трудности не способны были отлучить его от школы.

Приходилось Илье Николаевичу учить детей и дворян, и чиновников, преподавать в Дворянском институте и в гимназии. Всегда он относился к воспитанникам с добром и лаской; они его любили и уважали. Но крестьянские дети почему-то были ему роднее и ближе прочих. Может быть, в них виделось ему собственное горькое детство, вспоминались годы нужды и лишений…

Ребятишки эту любящую душу в директоре училищ распознавали быстро и сразу заносили его в число своих любимцев. Стоило появиться в классе, как уже каждый старался посадить его рядом, показать тетрадку, подержать за руку, поделиться с ним новостями. Иной даже под партами тихонечко пробирался — лишь бы оказаться поближе к гостю. И такой трогательной, такой волнующей была эта детская любовь и доверчивость, что подчас отнюдь не сентиментальный по натуре Илья Николаевич умилялся чуть не до слез…

Ему нравилось наблюдать за детьми, разговаривать с ними. Нередко он, уже будучи директором училищ, сам вел занятия, проверял домашние задания, экзаменовал. Он не уставал напоминать учителям: перед нами маленькие граждане, души которых чисты и открыты для добра, справедливости, знания. Любая ваша ошибка больно отзовется в них; любое доброе семя непременно прорастет и скажется в жизни. Школьные годы — это время посева; урожай будет зависеть от вашего педагогического таланта, опытности, привязанности к ученикам. Дело, в конце концов, не только в качестве учебников, в оснащенности школы наглядными пособиями. Личность учителя — вот главное богатство школы; от нее зависит, оставит ли школа след в душе человека. «Запомните, — любил повторять он, — школа держится не страхом наказаний, а авторитетом преподавателя, умением его правильно занять детей, способностью его владеть их душевным настроением — словом, силою постоянного, глубокого нравственного влияния на детей…»

Это была первейшая его заповедь педагогам. И вот теперь предстояло выяснить, как она проявилась в жизни, не напрасными ли оказались и его личные усилия, и старания коллег-учителей.

Проверочные испытания были проведены в апреле 1885 года. В состав экзаменационных комиссий вошли учителя и попечители.

Бывшие ученики пришли на экзамены радостные, празднично одетые, словно хотели доказать, что они учились не зря, что они не забыли и никогда не забудут доброго и полезного.

Две тысячи восемьсот сорок два человека отвечали на вопросы. Около двух тысяч из них продолжали заниматься земледелием. Остальные работали на фабриках и заводах, стали ремесленниками, работали письмоводителями, портными. Многие юноши, попав на военную службу, стали писарями, унтер-офицерами. Некоторые — учителями народных школ.

Тяжелая работа, трудная жизнь, сельский быт порою вовсе заставляли забыть те начала грамоты, которые за три зимы учения ребята получали на уроках. И все-таки испытания показали, что бывшие ученики «сохранили и даже значительно развили в себе технику чтения по книгам русской печати, причем в понимании прочитанного обнаружили гораздо большую быстроту, сообразительность и широту, чем какими обладали они при окончании курса учения». Не забылось и славянское чтение. Выяснилось, правда, что книги на селе достать непросто, поэтому читают то, что имеется в церковной библиотеке или продается на базарах: сказки, рассказы из русской истории, календари, учебники и хрестоматии, изредка — произведения популярных русских писателей.

Арифметику тоже помнили: складывать и вычитать, умножать и делить, даже в уме, выпускники отнюдь не разучились. Это было объяснимо: с элементарным счетом крестьянину приходилось встречаться почти повседневно.

А вот с письмом оказалось сложнее. Сельская жизнь, по словам Красева, «не мать, а мачеха всякого знания», предоставляла весьма мало поводов браться за перо или карандаш. Письмо к ближайшему родственнику, запись в поминании «за здравие» или «за упокой», учет прихода и расхода, расписка на документе — вот и все. Однако и грамоту проверяемые не забыли, а многие весьма толково излагали свои мысли и впечатления.