Ирина Ободовская - Вокруг Пушкина

ПИСЬМО 17-е

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

С.-Петербург. 22 июля 1835 г.

По приезде Тропа, дорогой Дмитрий, ты легко можешь себе представить наше разочарование и наш священный гнев не видя наших прекрасных скакунов (по-видимом, Д.Н. прислал не тех лошадей) , но после прочтения­ твоего письма тебе было даровано великодушное про­щение, так как это было не по твоей вине. Я очень огорчена болезнью моей бедной бесстыдницы (лошади Любушки), ради Бога, как можно лучше позаботься о ней, чтобы на будущий год по крайней мере я имела бы утешение видеть ее такой же пухленькой и красивой, как раньше, а для этого, дорогой братец, береги ее, и чтобы совсем никто ею не пользовался, особенно Ав­густ; пожалуйста, не выдавай ее замуж и дай ей хорошенько поправиться после того, как она выкинула.

Спасибо за 900 рублей, что ты нам прислал с Тропом, они прибыли очень кстати, мы были совершенно без денег, а количество наших долгов только возросло, что нас приво­дит в совершенное отчаяние, ты знаешь, что это такое, бо­лее, чем кто-либо другой: у тебя самого их выше головы. С 19 декабря мы получили от тебя ровно 3600 рублей, следст­венно, приведи в порядок свои счета в соответствии с этим. Ты был бы крайне любезен, если бы велел вручить нам 1 ав­густа через Носова вместо 750 — 890, потому что мы получи­ли в июне не все за последние три месяца; это нам было бы очень кстати, уверяю тебя, так как мы окружены кредитора­ми, которые приходят беспрестанно напомнить нам о себе. В случае, если ты согласишься на эту просьбу, благоволи, до­рогой братец, не задержать дать распоряжение Носову к 1 августа. Как идут твои дела, будет ли хоть когда-нибудь у те­бя просветление, это несносно, я так хотела бы знать, что ты немного успокоился. Признаюсь откровенно, когда мы видим, что наши деньги задерживаются, мы начинаем тебя бранить, но это длится только минуту, так как мы тотчас же начинаем упрекать себя в неблагодарности и в конце кон­цов говорим, что, конечно, если бы ты имел возможность, ты бы не заставлял нас так мучиться. Женись на какой-ни­будь приличной и богатой особе, чтобы немного поправить свои дела.

Что еще сказать тебе о нас? Ты уже знаешь, что мы жи­вем это лето на Черной речке, где мы очень приятно проводим время, и, конечно, не теперь ты стал бы хвалить меня за мои способности к рукоделию, потому что букваль­но я и не вспомню, сколько месяцев я не держала иголки в руках. Правда, зато я читаю все книги, какие только могу до­стать, а если ты меня спросишь, что же я делаю, когда мне нечего делать, я тебе прямо скажу, не краснея (так как я до­шла до самой бесстыдной лени) — ничего, решительно ниче­го. Я прогуливаюсь по саду или сижу на балконе и смотрю на прохожих. Хорошо это, как ты скажешь? Что касается до ме­ня, я нахожу это чрезвычайно удобным. У меня множество женихов, каждый Божий день мне делают предложения, но я еще так молода, что решительно не вижу необходимости торопиться, я могу еще повременить, не правда ли? В мои годы это рискованно выходить такой молодой замуж, у меня еще будет для этого время и через десять лет. У нас теперь каждую неделю балы на водах в Новой деревне. Это очень красиво. В первый раз мне там было очень весело, так как я ни на одну минуту не покидала площадку для танцев, но вчера я прокляла все балы на свете и все, что с этим свя­зано: за весь вечер я не сделала ни шагу, словом, это был один из тех несчастных дней, когда клянешься себе никогда не приходить на бал из-за скуки, которую там испытала.

17 числа мы были в Стрельне, где мы переоделись, что­бы отправиться к Демидову (богач, миллионер), который давал бал в двух вер­стах оттуда, в бывшем поместье княгини Шаховской. Этот праздник, на который было истрачено 400 тысяч рублей, был самым неудавшимся: все, начиная со двора, там ужасно скучали, кавалеров не хватало, а это совершенно невероят­ная вещь в Петербурге, и потом, этого бедного Демидова так невероятно ограбили, один ужин стоил 40 тысяч, а был самый плохой, какой только можно себе представить; мороженое стоило 30 тысяч, а старые канделябры, которые ты­сячу лет валялись у Гамбса (владелец мебельного магазина) на чердаке, были куплены за 14 тысяч рублей. В общем, это ужас что стоил этот праздник и как там было скучно.

Таша умоляет тебя не забыть про ее шаль, а то она го­ворит, за что ей даром родить, если ей не дарят. Целую тебя и Ваню от всей души.

Что касается процесса с Усачевым, то при всем желании ни Тетушка, ни мадам Заг[ряжская] ничего не могут сде­лать, так как им не удается увидеться с Лонг[иновым], кото­рый живет в Царском, и к тому же эти господа обещают и забывают так легко. Тетушка говорит, что тебе непремен­но надо иметь здесь поверенного по делам.

Р. S. Я только что получила твое письмо; к счастью. Те­тушка, которая живет в Парголове, приехала сегодня, я ей показала бумагу. Она сказала, что не знает, что тебе посове­товать, для этого надо знать и фабрику и человека, с кото­рым ты имеешь дело, однако она полагает, что со временем, если Ртищев не очень порядочный человек, это может пе­рейти в тяжбу. Она тебе советует лучше продать за налич­ные деньги и не доводить дело до того, что он скупит все векселя; так будет для тебя вернее.

ПИСЬМО 18-е

АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

С.-Петербург. 27 июля 1835 г.

Надо же, чтобы я когда-нибудь написала тебе письмо, в котором не говорилось бы ни о делах, ни о деньгах, ни о процессе, ни о бумаге, ни о книгах, но о чем-нибудь более­ интересном, дорогой Дмитрий, и так как я в настроении се­годня, посмотрим, о чем же мы будем говорить.

Прежде всего, своя рубашка ближе к телу, как говорят, по­этому именно о себе я и буду с тобой беседовать. Потом мы сможем дойти и до тебя, но это будет после. Итак, если у те­бя есть время и моя болтовня тебе не надоедает, послушай же меня. Я тебе расскажу, о чем думает девушка двадцати четырех лет; не всегда же о мушках. Но о чем же тогда, спросишь ты? Сию минуту — об этом листке бумаги, который отвратителен, ты видишь, как она впитывает чернила? Ах, прости, я забыла, что это тема, которой я не должна касать­ся: итак, вернемся к другой теме.

Ах, да! я хочу кое-что тебе рассказать, что должно тебе доставить большое удовольствие. Дело в том, что живет на белом свете одна молодая женщина, вдова, очень милая, хорошенькая, которая с ума сходит по тебе. Одним словом, это маркиза Виллеро (неустановленное лицо) , которую мы очень часто встречаем в Парголове, так как она живет там на даче с графиней Пален и Тетушкой. Она уверяет, что ты самый красивый из нашей семьи и больше всех похож на мать. Суди сам — как это она усмотрела? Я ничего в этом не понимаю; и не в красоте я те­бе отказываю, так как в конце концов ты красивый мужчи­на... но что касается сходства, которое она находит, то это она видела во сне...