Сергей Колбасьев - Туман

Как он мог сбежать? Зачем? Ведь здесь все равно гибель. Все равно дальше идти некуда… Громов? Он пожал плечами. Нет, надо возвращаться. Сейчас же возвращаться.

Он рванулся вперед и пошел, все ускоряя шаг, точно боясь, что передумает. Он шел, широко размахивая руками и настойчиво бормоча. Шел с твердым решением вернуться и ясным сознанием, что не вернется. Говорить можно что угодно, но на дивизионе его ждет Громов.

И все-таки он думал только о шлюпке. О той шлюпке, которую надо разыскать, чтобы вернуться. О том, где и как он будет ее искать. Как потребует, чтобы его перевезли.

На пути поднялась гора щебня, а за ней блеснула вода. Высокая тень у самой воды постепенно превратилась в дом, а потом в пристань. Рядом с пристанью из воды торчал серый горб. Вероятно, дно перевернутого парохода. Чтобы осмотреться, Полунин полез на горку. Щебень осыпался под ногами, и лезть было нелегко. Долез до хребта, взглянул вниз и застыл.

У пристани стояла подводная лодка. Это пристань базы. Значит, все-таки он вернулся к Громову. Туман вдруг схватил за горло и повалил на спину. Тяжелым белым потоком навалился на глаза и погасил сознание.

Это был не туман, а самый обыкновенный потолок. На нем бледным солнцем лежал круг света от керосиновой лампы, а сама лампа с широким картонным абажуром висела на цепи. Полунин повернул голову и увидел странную обстановку: резной ореховый буфет, раздвижной стол на толстых ножках и вычурные стулья. Но в стене рядом с буфетом не окна, а иллюминаторы, а под ними, вокруг всей комнаты, красный плюшевый диван. Не то столовая, не то кают-компания.

— Куда я попал? — подумал он и вдруг заметил, что думает вслух.

— Домой, — сказал неожиданный голос.

Полунин резко обернулся и за своим изголовьем увидел говорившего. Он лежал на том же диване и курил. Сверкнув очками, кивнул Полунину узкой, бритой головой и улыбнулся углом рта. Потом выплюнул папиросу, на лету поймал ее правой рукой и щелчком через всю комнату выбросил в открытую дверь.

— Куда же я попал? — повторил Полунин.

— На пристань дивизиона, — ответил человек в очках. — Простите, что лежу, но я смертельно устал, а с вами ничего не случится. Недавно пробовал ваш пульс.

— Вы новый лекарский помощник?

— Пока не превзошел науки. Не успел. Как себя чувствуете?

— Как я сюда попал и где… — Он хотел спросить, где Громов, но вовремя спохватился и спросил: — Где Сарре?

— Сарре в гостях на канонерских лодках. Там весь комсостав. А попали вы сюда очень просто. Вчера утром вас нашли на берегу у самой пристани и принесли. Вы основательно истрепались и основательно поспали. Около сорока часов.

— Сорок часов? — ахнул Полунин. Человек в очках из-под подушки вынул будильник, встряхнул его и, посмотрев на циферблат, сказал:

— Тридцать восемь с половиной… Что с вами случилось?

— Не помню, — ответил Полунин.

Действительно, что с ним случилось? Он бежал от Громова и почему-то вернулся на дивизион. Как это вышло?

— Ничего не помню, — повторил он.

— Давайте вспоминать вместе, — предложил очкастый. — Вечером вы из поезда ушли в город. Там вас видел Федоров, флаг-секретарь. В городе вы исчезли на всю ночь. На эту тему много острили. Особенно Сейберт. Вы его знаете?

Полунин кивнул.

— Утром вас принесли сюда. В кармане тужурки были обнаружены размокшие папиросы, три куска газетной бумаги и две уховертки. Вот вам задача для Эдгара По: восстановите преступление по уховерткам.

Полунин восстановил, но промолчал. Он вспомнил побег на шлюпке и узкий остров. Вспомнил всю ночь и все происшествия до утра. Но об этом лучше было не разговаривать, особенно с незнакомым человеком.

— Потом у вас начался бред, — чуть медленнее продолжал человек в очках. Странный бред: об островах и водолазах. Потом пошло еще страннее: вы стали выкрикивать мою фамилию.

— Вашу фамилию? — Полунин не понимал, в чем дело. — Как ваша фамилия?

— Громов.

— Громов? — крикнул Полунин. — Вы Громов?

Громов почему-то не удивился его окрику. Он спокойно положил под подушку будильник, который все время вертел в руках, и ответил:

— Моя фамилия действительно Громов. Это даже не псевдоним и не партийная кличка. — Он снял очки и без очков стал совсем молодым. Протер их носовым платком, потом снова надел. — Вы, по-видимому, знали какого-то другого Громова?

— Да, — ответил Полунин.

— И вы его почему-то боялись? — Громов говорил очень тихо. Таким голосом, точно рассуждая вслух.

— Да.

— И напрасно. Я, между прочим, его тоже знаю. Он бывший водолаз. Теперь комиссарит в армии. Здоровый детина, но зря мухи не обидит.

— Я его больше не боюсь, — вдруг сказал Полунин.

— Тем лучше. Подождите минутку, я схожу за чаем. — И Громов встал с дивана.

Со следующего дня снова пошли смазочные масла, продовольствие, хлопоты и разгрузка.

Комиссар Громов, бывший студент-медик, не требовал никаких объяснений. Может быть, он знал больше, чем говорил.

На дивизионе Полунин оставаться не мог. Он перевелся в южный речной отряд и получил канонерскую лодку. С собой взял с дивизиона баталера Крыштофовича. Того самого огромного человека, которого ночью на спуске принял за Громова. Взял с собой, чтобы не забывать о своем дезертирстве. Чтобы всегда помнить.

Он стал беспощадным к себе и равнодушным ко всему прочему, кроме службы. Если бы теперь встретил другого Громова — настоящего, — вероятно, не обратил бы на него никакого внимания.

Под Черным Яром он завел свою канонерку в тыл белой позиции и решил исход боя. При этом попал под сплошной картечный и пулеметный огонь.

В команде была треть убитых и раненых, но Полунин, с раздробленной пулей кистью, ходил по мостику и распоряжался, как на учении, пока второй пулей не был ранен в шею.

Он умирал вечером после боя. Умирая, спокойно, точно диктуя, рассказал сидевшему у его койки Сейберту все, начиная с Бьерке и кончая ночью на Волге. Когда кончил, умер.

— Прощай, Туман, — сказал Сейберт и осторожно закрыл ему глаза.