Владимир Кондауров - Взлетная полоса длиною в жизнь

— Станислав, передай обстановку руководителю полётов, — попросил я лётчика, а сам подумал: «Ничего, уж один-то как-нибудь запустим».

— Командир, у меня отказал высотомер, — послышался доклад из передней кабины.

«Всё правильно, — размышлял я, — не работают оба генератора, автоматика отключила всё ненужное. От барометрического высотомера сами отказались — не додумали, что можно лететь без обоих двигателей». Я посмотрел в боковое стекло фонаря. Металлическая птица в сорок тонн весом не летела, даже не планировала, а падала вниз как-то легко и беззвучно. Одна в этом огромном небесном просторе, она падала прямо на белоснежную облачную равнину. И, глядя на неё, не верилось, что эти, невинные с виду, облака, начинавшиеся, по словам метеоролога, на высоте 12000 м, превращаются внизу в тёмно-синие. И наполненные неизмеримым количеством влаги они сплошным толстым ковром опускаются до самой земли. «Ну что же, значит запускать начнём, как войдём в облака», — пришёл я к окончательному решению и передал его в переднюю кабину: — Начнёшь запускать левый в автомате. Если не пойдёт — сразу в ручном, в полуавтомате зря время терять только, — продолжал я давать указания, а сам смотрел на то, как мы не просто быстро, а уже стремительно приближались к верхнему краю облачности. — Готов? Давай! — подал команду, как только самолёт вонзился в белую вату облаков, а сам тяжёлым взглядом уставился на тахометр.

Словно резиновые, томительно тянулись одна за другой секунды. Напрасно, стрелка оборотов даже не дёрнулась.

— РУД — на «стоп», включай ручной запуск, снова ставь на «Малый газ», — передал я по СПУ, продолжая неотрывно смотреть на указатель оборотов. Ничего не изменилось. — Верни всё назад и повтори снова, только внимательней, — подавал новую команду, а сам уже не верил в успех.

«Напрасно всё это, — мелькнула неутешительная мысль, — тут что-то серьёзное». И как бы в подтверждение этому стрелка оборотов дёрнулась и поплыла, но… в обратную сторону.

— Быстро, правый — на запуск, — крикнул я, но чувствовал, шестым чувством ощущал, что опаздываем. Стрелка с цифрой «2» стояла на месте.

— Повторяю в ручном, — услышал голос лётчика.

— Давай, — не произнёс, а вяло прошевелил губами, уже зная, чем всё это кончится. И в тот момент, когда заклинивало второй двигатель, я уже торопливо передавал на землю:

— Я — 230-й, я — 230-й, заклинило оба двигателя, самолёт теряет управление, катапультируемся, отметьте район падения.

И конечно, как всегда в таких случаях, наступила обалдевшая тишина. Пока, не теряя драгоценного времени, я повторял всё снова, перед моими глазами силуэт самолёта на авиагоризонте стал медленно крениться влево. Всё! Заклинило управление. Прибор, продолжая работать, показывал быстро увеличивающийся тангаж на пикирование, в то время как силуэт самолёта уже переворачивался на «спину».

— Всё, приехали, — крикнул я напарнику, — брось управление, прыгаем!

Когда уже хватался за рукоятки катапультирования, мелькнула ещё одна мысль: «Чёрт возьми, я ведь совершенно не представляю, какая сейчас высота!»

Я хорошо запомнил этот миг, короткий миг моего расставания с Ним, уже спокойным и умиротворённым, затонувшим в этих облачных глубинах в полной тишине, которая вот-вот разорвётся обвальным грохотом яростного взрыва, после которого уже Никто не летает. Я ждал выстрела, а сам где-то в глубине сознания всё ещё не верил в реальность происходящего. Казалось, стоит захотеть, и я могу открыть фонарь и убедиться, что это всего лишь кабина тренажёра, закрытая белой шторкой. Но увы. Перед глазами, как в кино, крупным планом мелькнули и исчезли в белом тумане фонарь и кресло передней кабины. Что-то хлопнуло над головой и тут же внизу, под креслом, послышалось шипение, вслед за которым я начал медленно двигаться вверх. Мои чувства были настолько обострены, и всё это настолько не соответствовало моим ожиданиям сильного и резкого удара, после которого я должен был улететь «к чёрту на кулички», что я был в смятении. «Что же это за катапультирование? Если я и дальше так буду ползти…», — я не успел додумать эту мысль. Огромная, с невероятной быстротой нарастающая перегрузка вдавила меня в кресло, моё тело задохнулось под огромной тяжестью, а лицо, казалось, вытянулось в лошадиную морду. Память вернулась к тому моменту, когда меня основательно встряхнуло, и я повис в «молоке», не видя даже купола собственного парашюта. Радость успешного завершения катапультного полёта была настолько большой, что, усевшись поудобней на поперечную лямку подвесной системы, я решил таким образом сидеть сколько угодно. Однако эта радость длилась недолго.

«А что если стекло гермошлема запотело, а я думаю, что в облаках? Так можно просидеть, пока об землю не трахнешься». Я быстро открыл щиток гермошлема, но молочный «кисель» не исчез. «На что же придётся приземляться? Или приводняться?», — сверлила мозг новая беспокойная мысль. Но долго гадать не пришлось. Неожиданно вывалившись из облаков, я увидел с высоты метров двести один только лес. Хвойный лес с высокими соснами. Сильным ветром меня несло в сторону видневшейся впереди поляны. Все попытки управлять в принципе неуправляемым парашютом походили на тщетные дёрганья щенка, поднятого за загривок.

Вот уже подо мной замелькали верхушки сосен. Едва я успел поджать ноги и прикрыть лицо руками, взявшись за лямки крест накрест, как раздался треск, удары ветвей. Рывок, ещё рывок, и всё закончилось. «Кажется, приехали», — подумал я и, открыв глаза, увидел пред собой зелёный мох с высоты 15–20 м. «Ничего, — успокоил я сам себя, продолжая висеть вниз головой, — теперь можно и подождать».

Неожиданно ярко вспомнился рассказ Володи Рябия — из среднего поколения испытателей Службы, когда он катапультировался на МиГ-21 из-за отказа двигателя сразу после взлёта, и пытался дотянуть до второй ВПП, расположенной под углом к первой.

— Я выдернул ручки катапульты, когда понял, что самолёт падает прямо в заграждение на границе аэродрома, — рассказывал Рябий своим высоким голосом, — а земля, бляха, вот она, рядом. Ну, двадцать «ЖЕ» в одно «ЖЕ» и полетел я вверх. Только опомнился, как увидел под собой взрыв самолёта в момент его удара о землю. И тут до меня доходит, что падаю прямо туда без парашюта. Мать честная! Вот где, думаю, смертушка моя. В это время меня подбросило вверх взрывной волной, затем дёрнуло. Удар! Пришёл в себя — лежу рядом с пожарищем и оттуда ко мне «бежит» пламя горящего керосина. Хотел вскочить да отбежать подальше от этого кошмара, но только дёрнулся и сразу понял — не встать. А огонь уже к ногам подобрался. Ох, и злость меня взяла, бляха, если жив-то остался, думаю, так не гореть же сейчас. И пополз на спине, пятками упираюсь и ползу, так и дополз до забора. Вижу как во сне: вертолёт подлетел к пожарищу, приземлился и из него тут же спасатели выскочили, к самолёту побежали. Да они же, бляха, не туда бегут! Они же меня не видят! Ухватился за столб, да вгорячах хотел подняться. От боли чуть сознание не потерял. Уже тускнеющим сознанием наблюдаю, как из вертолёта вышел Степан Анастасович Микоян, обошёл место аварии и двинулся обратно с поникшей головой. Ребята, честно — так вдруг стало обидно, бляха, что никто на меня не хочет внимания обращать, как заорал во всё горло: «Да здесь я, здесь!». Но никто в мою сторону даже не оглянулся. Последнее, что запомнилось — моё удивлённое возмущение: «Они все оглохли, что ли?!».