Мансур Абдулин - Пядь земли

- Хорошо здесь, комбат. Даже воздух другой. Знаешь, если долго лежать в госпитале, в самом деле заболеть можно. Я видела таких: на фронте водку хлестали, а там у них язва желудка открывается. Один погиб смертью храбрых от воспаления легких. В войну! - У Риты зябко поежились полные плечи.- Помнишь, у Островского Аркашка Счастливцев рассказывает, как жил у родственников: в час обедают, после обеда спят до пяти, потом чай пьют со сливками. И мысль: а не повеситься ли?

- A чего, правильно,- оживился Маклецов.- Это я по себе лично знаю. У нас в палате один лейтенант...

Бабин вынул трубку изо рта. Смеясь одними глазами, спросил:

- Обожди, Маклецов, ты "Лес" читал?

- Я за войну ни одной книги не прочел,- сказал Маклецов с достоинством.

- Ну это тебе полагалось еще до войны прочесть.

- А раз полагалось, значит, прочел.

- Все-таки: читал или не читал?

- Да что вы навалились, товарищ комбат, всякую инициативу сковываете! Лес. Я в сорок первом году в окружении в таких лесах воевал, какие тому Островскому сроду не снились!..

Бабин смотрел на него, любуясь. И вдруг захохотал от души.

- Да нет, в самом деле,- растерялся Маклецов, оглядываясь за поддержкой на меня и на Риту.- Я в этих лесах ревматизмом на всю жизнь запасся, а вы мне Островским глаза колeтe.

- Молодец,- сказал Бабин.- Вот за это тебя ценю.

Маклецов окончательно растерялся.

Из землянки вышел начальник штаба капитан Зыбуновский, в суконной фуражке, в шинели, застегнутой на все пуговицы, с замкнутым выражением лица. Сел, передвинув полевую сумку на живот, достал какие-то сведения. Сразу стало скучно.

- В роте у Кондакова все больны малярией.- Он поднял глаза на Риту и опустил.- В роте у Маклецова,- Зыбуновский посмотрел на гитару, которую держал Маклецов,- осталось не более пяти здоровых...

- Можете не подсчитывать,- оборвала Рита; при виде Зыбуновского у нее в глазах появляется электричество.- Эти пять тоже заболеют. Если их не убьет прежде.

Странный человек Зыбуновский. Добросовестный очень, исполнительный на редкость, сам лазает по передовой, подвергая себя опасности. Вдобавок от малярии у него что-то с печенью, и он страшно мучится. И все же не дай бог быть под его командованием! Есть люди, которые всю жизнь борются с непорядком в мелочах. Заметит Зыбуновский какой-нибудь непорядок - и страдает, и зудит, и зудит, и борется. А то, что война идет, этого он как будто даже не замечает.

- Непонятная постановка вопроса,- говорит Зыбуновский терпеливо.- Я не медик, но я тоже мог бы сказать; "И эти заболеют". Но я так не говорю, потому что мы обязаны бороться с малярией.

- А я говорю! От малярии лекарство одно: перемена места. Ясно вам? Возьмем эти высоты, двинемся вперед - забудем про малярию.

Зыбуновский ногтем выправил завернувшийся уголок бумаги. Сказал тихо, как всегда, когда на него повышают голос:

- Этой задачи командование сейчас перед нами не ставит. А с малярией мы должны бороться имеющимися у нас средствами. Есть акрихин, есть, видимо, еще какие-то лекарства...

Рита спросила:

- Вы женаты, Зыбуновский?

- Я не понимаю, при чем тут моя жена,- помолчав, сказал Зыбуновский совсем тихо.

-Жалко мне ее, вот что.

Зыбуновский сложил бумаги, встал:

- Я могу уйти?

Бабин, который все это время посасывал трубку, опершись широким подбородком о колено, приоткрыл один глаз. Он остро блестел.

- Вот человек,- сказала Рита, когда начальник штаба ушел.- Обязательно перебьет настроение. Спой, Афанасий,

- Это я могу.

И Маклецов, закрыв глаза, сильней зазвенел струнами. Запел он, конечно, свою любимую, про то, как "оба молодые, оба Пети, оба гнали немцев по полям".

И один снарядом был контужен,

И гранатой ранен был другой,

Завязали бинт ему потуже,

Чтобы жил товарищ дорогой.

В этом особенно жалостливом месте Маклецов даже сфальшивил от усердия.

- Афанасий! - крикнула Рита, показав на свое маленькое ухо.

- Я тоже заметил,- сказал Бабин, обрадовавшись и боясь, что ему не поверят.- Честное слово, слышал. Вот в этом месте.

Он хотел пропеть, но было тихо, все смотрели на него, и он смутился:

- Ну вас к черту! .

- Разрешите доложить, товарищ комбат? - Рита сидя козырнула, приложив руку к своему беретику.- Ничего такого вы слышать не могли по причине полного отсутствия слуха.

- Ладно,- сказал Бабин.- Вольно!

Но самолюбие его было задето. Я все время присматриваюсь к Бабину. Малярия здорово высушила его. Лицо стало жестче, виски запали. Особенно плечи похудели и руки с широкими запястьями. Он просто некрасив сейчас. Я ловлю себя на том, что мне это приятно. И отворачиваюсь. Ведь есть же в нем что-то, чего нет во мне!

- Давай, Афанасий, грустную споем,- говорит Рита.

Мне тоже отчего-то грустно. Может, оттого, что она рядом.

Вздохнув, Рита поет негромко, а Маклецов мягко вторит ей:

Чорнii брови, карii очi,

Темнi як нiчка, яснi як день...

Она сидит напротив меня на бруствере, свесив ноги в коротких сапожках, зажав руки в коленях. Глаза, затуманенные песней, влажны. Я не знаю, хорош ли голос у Риты, только что-то происходит в душе у меня.

Ой, очi, очi,

Очi дивочi,

Де ви навчились вводить людей?..

Может быть, это ночь виновата южная, может, песня, но скажи сейчас отдать жизнь - отдам с радостью!

Маклецов ладонью зажимает вдруг струны, и я слышу приближающееся к нам тяжелое дыхание двух людей и шуршание плащ-палатки о стебли.

В плащ-палатке, расширяющейся книзу,- офицер, невысокий, в фуражке. Сопровождает его солдат с автоматом и вещмешком за плечом. Подойдя, офицер обежал всех глазами, остановился на Бабине.

- Комбат Бабин?

- Бабин.

- Будем знакомиться. Брыль. Прибыл к тебе замполитом.

И, козырнув, подал руку. Бабин пожал ее, не вставая. Овчарка все время следила, подняв голову с лап.

- Учти,- сказал Бабин смеясь одними глазами, и вытер мундштук трубки, блестевший от слюны,- три замполита было у меня. Трех пережил.

- Учту,- сказал Брыль.- Нарочно надуюсь и переживу тебя. Особенно если покормишь.

И улыбнулся широким ртом, обнажив мелкие, тесно составленные зубы. Он явно понравился Бабину. Есть безошибочный барометр: ординарец комбата Фроликов. Обычно прижимистый по части продуктов, он вдруг появился словно из-под земли, осчастливил всех улыбкой и побежал готовить ужин.

Брыль кладет на землю шинель, которую до этого нес на руке под плащ-палаткой, кивает автоматчику, и тот ставит на землю вещмешок. Здороваясь с Ритой, он опять козырнул:

- Брыль.

Среди нас, желтых от малярии, он, полнокровный, выбритый, свежий, выглядит человеком из другого мира.

- На плацдарме еще не были, товарищ капитан? - спросил Маклецов, присматриваясь к нему.

- Не был. А что?

-Значит, еще заболеете малярией,- сказал Маклецов удовлетворенно.