Филлип Боссан - Людовик XIV, король - артист

То же самое в музыке. Король верен всем своим музыкантам, но слушает их только маленькими группами в своих покоях, на галерее, как рассказывает Франсуа Куперен в предисловии к «Королевским концертам»: «Я сочинил их для маленьких камерных концертов, на которые Людовик XIV вызывал меня почти каждое воскресенье в течение года. Пьесы эти исполнялись господами Дювалем, Филидором, Алариусом и Дюбуа, я играл на клавесине. Если они придутся по вкусу публике так же, как одобрялись покойным королем, у меня их достаточно, чтобы впоследствии опубликовать несколько полных томов».

Эти концерты — танцевальные сюиты: что приводили они на память старому королю?

Если нужны еще доказательства тонкости его слуха и музыкальной памяти (о последней мы уже говорили в связи с мотетом Демаре, который он прекрасно помнил), прочтем заметки на полях рукописи Филидора. Король поручил ему произвести учет, снять копии и привести в порядок все музыкальные произведения, игравшиеся при дворе, так, чтобы их снова можно было исполнять. Филидор собрал большую часть старых балетов, но не без лакун. Одна мелодия из «Маскарада сельских радостей» (король танцевал в нем в 1655 году, когда ему было семнадцать лет) была утеряна, однако она присутствует в партитуре Филидора. На полях читаем: «Король сам припомнил эту мелодию 2 января 1713 года и напел ее Филидору-сыну-старшему в апартаментах мадам де Ментенон и приказал ему написать к ней сопровождение».

Марен Маре приходит представить трех своих сыновей, исполнителей на виоле, как и их отец.

«В 1709 году, — рассказывает Титон дю Тийе, — он представил четырех своих сыновей Людовику Великому и дал для Его Величества концерт из своих пьес для виол, в своем собственном исполнении и в исполнении своих сыновей. Четвертый, который был тогда совсем мал, раскладывал ноты по пюпитрам и переворачивал страницы. Король прослушал затем трех сыновей по отдельности и сказал ему: «Я очень доволен вашими детьми, но вы навсегда Маре, их отец». На другой день такой же концерт был у герцога и герцогини Бургундских».

Что осталось от булимии к произведениям искусства, от страсти к строительству, от нетерпения, от аппетита, от невоздержанности в развлечениях, празднествах и спектаклях, за исключением приватных театральных представлений и маленьких концертов в апартаментах? Осталось одно-единственное, немного неожиданное: самый пространный из дошедших до нас текстов, написанных рукой Людовика XIV, который к тому же существует в нескольких версиях, ибо король между 1690 и 1694 годами записал его в нескольких редакциях своим крупным почерком, угловатым и чопорным: «Как показывать сады Версаля».

Любопытный документ. Стилем (я употребляю это слово во всех возможных смыслах) он напоминает своего автора. Лаконичный, абстрактный, немного высокомерный, лишенный (внешне) малейшего следа энтузиазма или лиризма, не более экспансивный, чем кулинарный рецепт из старых бабушкиных книг: «Выйдя из дворца вестибюлем, что под королевскими апартаментами, пройдут на террасу; надо задержаться наверху, чтобы рассмотреть расположение садов, партеров, водоемов, фонтанов и ваз...

Затем повернут налево, спустятся до уровня Сфинкса; остановившись наверху, окинут взглядом Южный партер и направятся к балюстраде Оранжереи...» И далее в том же духе...

Постигнув страсть этого короля к своему дворцу и его садам — короля, по возвращении из Фонтенбло тут же вскакивающего на коня, чтобы мчаться осматривать водоемы, потому что он не в состоянии ждать ни минуты, председательствующего в совете, который проходит под навесом, чтобы, разговаривая с Лувуа, Его Величество мог наблюдать за работой каменщиков, короля, который из-за разногласий по поводу величины окон мог разгневаться до такой степени, что даже заболел, — странно читать эти холодные лапидарные предложения.

Но разве Людовик XIV когда-нибудь говорил иначе?

Он притворщик. Этот скрытный персонаж всегда только и делал, что скрывал под короткими, высокомерными, ледяными фразами, которые диктовала ему его робость (вызывавшая соответственно своей силе трепет Сен-Симона), кипящие внутри него страсти и эмоции, желание и лихорадку.

Чтобы оценить их, достаточно обратиться к страницам «Как показывать сады Версаля», но — придется прогуляться по парку с текстом в руках: тогда за словесным гризайлем обнаружится сюрприз...

Прогулка по парку по маршруту Короля-Солнца — не туристская и в еще меньшей степени историческая прогулка, в отличие от наших. Она не повинуется описательной логике, как маршруты путеводителя «Мишелей». Ее траектория, направление и остановки не продиктованы стремлением к какой-либо цели, рационально или функционально объяснимой. Она даже не следует порядку, самому естественному для нас: как, полюбовавшись видом с террасы, не спуститься к бассейну Латоны, затем к «Зеленому Ковру», затем к бассейну Аполлона и оттуда к Большому каналу? Такой маршрут — маршрут туристский, он складывается сам по себе, по нему идут, не за-думываясь о нем. В отличие от него маршрут, прочерченный королем крупными жесткими буквами, — совсем иная вещь: это драматургия.

Вы не можете этого заметить, сидя в кресле: это полностью скрыто за тусклыми фразами и безличными оборотами в будущем времени («Затем пройдут на террасу у Клеопатры... Спустятся вдоль ограды с северной стороны,..»). Чтобы это обнаружить, нужно проделать весь путь, следуя указаниям текста: как всякая драматургия, это прежде всего действие.

Разумеется, мы не увидим сейчас всего описанного Его Величеством: нет больше лабиринта, исчезли Три Фонтана, боскеты стали неузнаваемы. Эти потери приведут нас в замешательство. Но зато нас ожидает сюрприз общего вида парка — сюрприз, равнозначный приему «неожиданной развязки». Посещение Версальского парка под руководством Короля-Солнца приводит нас к убеждению, что это и есть лучший портрет короля.

Сначала король заставляет нас рассмотреть бесконечную, теряющуюся в необозримой дали перспективу «Зеленого Ковра» и Большого канала. Он насыщает наш взор этим обширным прирученным пейзажем — и сразу же прячет его от нас. Он заставляет нас углубиться в боскеты, в тайну горизонтов, ограниченных листвой, одушевленных, упорядоченных согласно планам Ленотра. Неожиданно он снова удивительным образом возвращает нам пространство. Вновь мы обнаруживаем себя на «Зеленом Ковре», у Аполлона, перед нами возвышается дворец, которого мы раньше не видели, потому что сначала стояли к нему спиной: бесконечная перспектива Канала, бесконечность со всех сторон — своеобразный Олимп. Пауза, и вновь возвращаемся в лес, к Энкеладу, откуда тут же выходим к Нептуну и Дракону. Это организовано не столько как прогулка, сколько как акт в опере Люлли: речитатив, легкая ария, лирическая ария, пока сцена внезапно не наполнится танцорами, перед драматической развязкой.