Елена Погребижская - Дневник артиста

Мне любопытно, а поддерживающие силы там есть и кто в итоге будет кого?

Самое смешное, что у меня в голове полно и мыслей, которые стоило бы записать, и событий, и — даже страшно сказать — чувств. Просто что-то не складывается и мешает, как плохому танцору…

А девушка, которая просила встретить, написала, что это была первоапрельская шутка.

А про Питер я потом допишу…

Питер. Воспоминания.Накануне мне подарили массу прикольных украшений — всякие цепочки и солнышки. Чтобы носить и выглядеть, как прикольный артист. Все улетело в порыве в зал на концерте в Питере. Алисин ошейник с шипами, скорее всего, будет носить гитарист Руслан, потому что он сказал, что ему больше идет. Не горюй, Алиса, иногда он будет давать мне его надевать.

Страницы частной жизни. Мы едем в машине по трассе Питер — Не-скажу-какой-город. Трасса называется «взлетка» — на нее, если что, могут аварийно садиться самолеты. Вот было бы здорово: едешь, а тебя обгоняет самолет.

Не-скажу-какой-город совсем маленький, но очень прикольный, весь в горку, и дома как будто пленные немцы строили, или шведы, или финны. Или у нас не было пленных шведов?

Поздно ночью мы ходили с не-скажу-кем вокруг дома с чашкой кофе в руке. Прохожие казались подозрительными.

У не-скажу-кого есть стеклянные штуки на столе. Можно сидеть и перебирать их пальцами. Можно засунуть парочку в карман и тихо увезти. Потом в поезде встретить ноющего младенца и отдать ему одну. Младенец резко перестанет ныть, утащит добычу в угол и затихнет надолго. До пяти утра, когда он заорет на все купе, и мать унесет его в темноту. Кажется, что младенец бежит за поездом в окне, но это кажется, потому что затихшего младенца укладывают на полку сопящим со стеклянной штукой, по-прежнему зажатой в кулаке. Когда перевели время, все еще спали.

Интернет позволяет не париться над знаками препинания. Вот уже много лет мне плевать на большинство запятых, даже не знаю, как в приличном обществе показаться.

У нас в подаренном офисе постоянно кипит жизнь. Теперь, когда много курьеров, они все бегают туда-сюда с пакетами и постоянно сталкиваются со мной, но никто ничего не говорит почему-то. И даже почему-то не здороваются — я их смущаю, что ли?

В офисе есть две доски — как школьные, только белые. Мы там все время что-то пишем. Что-то разное. Сегодня там написано слово «клип».

Ваня Шаповалов сказал, что готов его снять, если я найду не-скажу-сколько денег. А было бы хорошо, чтобы он его снял. Меня то есть снял.

Прослушали эфир «Нашего радио». Он нужен.

Хочется спать. Завтра у меня съемки на МТV — про здоровье нации что-то. Будь здорова, нация.

Моя семья болеет бронхитом. Я хожу туда-сюда с каплями и отваром из корней солодки, но кашель не смолкает. Я кого-то убью. Или заставлю выздороветь.

Чужая аскорбинка прожгла случайно дырку в языке. Теперь я думаю, как бы туда не залетели бактерии и как бы это мне не заболеть рикошетом.

Сегодня мной была прочитана трехчасовая лекция о законах жизни российского шоу-бизнеса. Обращайтесь, граждане, профессор Бучч читает курс «Теория и практика выживания в шоу-бизнесе».

Ну-с, начнем с первого закона. Продвигается не музыка. Продвигается идея (выраженная либо в музыке, либо в личности, либо в идеологии) плюс эффективный менеджмент плюс нужное количество денег вовремя. Пример: если бы мы сняли клип на «Чувства на волю», где б мы сейчас были?

Закон второй. На продвижение влияет либо безумие, либо отношения. Краткий пример: группа «З» будет продвигаться, несмотря на низкий фактический рейтинг в голосовании, потому что у ее звукозаписывающей компании долгие и прекрасные отношения с радиостанцией, то есть с ней, этой группой, пока она на этом лейбле, все будет как надо. Звоню на наш лейбл сегодня: алло, говорю, а мы, а за нас кто вступится? Безумие — это когда прешь не разбирая дороги и все уступают тебе путь. И нету денег, и нету продюсеров, а есть только вера в то, что ты прав в своем безумном прорыве. Проблема в том, что не получается охватываться священным безумием надолго.

Закон третий. Никогда ни с кем не порть отношений. Например, однажды на одном большом фестивале не очень трезвый гитарист прямо в эфире национального канала назвал одну группу, которая считается столпом рок-музыки, «толстомордыми ублюдками». Началась буря: «Никогда на одной сцене… я пришлю своих ребят… да кто он такой… все дороги закрыть…» Потом совсем не виновник инцидента поехал к продюсеру славной группы-столпа, тоже столпу, только продюсирования, и извинялся, и говорил: «Был не трезв, погорячился, с кем не бывает», и валялся у того в ногах в разнообразных живописных позах. Но через пару месяцев другой человек из той же группы, чей гитарист, — кто-то от администрации группы, дал по морде главному режиссеру еще одного крупного фестиваля. К слову сказать, обе они были девушками, что делает историю еще безобразнее. Но ведь — хоть ты тресни — это твоя репутация, и нечего удивляться, что люди, которые работают с тобой, — это ты, и ты отвечаешь за все, что они делают во внешнем мире от твоего имени. Потом опять всякие: «Да-да, конечно, это откровенное хамство… разговор с радиостанцией продолжится только после того, как вы извинитесь…» Ну и извиняюсь, извиняюсь, извиняюсь.

Короче, не делайте так…

Про мою жизнь сразу по приезде в Москву…

Комнату мне сдавала хитрая старушка — научный работник. Когда я, неопытный лимитчик, и агент из риэлтерской конторы уходили после осмотра ее квартиры, хозяйка сунула мне записку с номером своего телефона и со словами: мол, деточка, позвоните мне, договоримся. Ну вот мы и договорились. Она собирала лягушек. Неживых, слава богу. То есть всяких глиняных, заводных, плюшевых. У меня было ощущение, что она и сама слегка напоминала лягушку, но, может, это мне казалось от злобности характера.

Времена у меня тогда были трудные, это точно. Я помню, что у меня были желтые осенние ботинки, купленные по случаю, которые были покрашены черным обувным кремом и служили во все сезоны.

Одна моя работа громко называлась «программный директор телеканала». Телеканал был дециметровый, на нем работало шесть человек. Моей задачей было доставать программы, чтобы их показывать. Кто его смотрел — непонятно. Перед моим уходом оттуда мой начальник сказал: «Подожди, не уходи, мы вот-вот станем крутыми. Нас купили американцы, и теперь мы будем называться «Си-ти-си». А я ему: «Нет, уже не могу, перспективы мне нужны шире». А канал таки стал хорошим, теперь СТС называется.

Другая работа была в одной израильской конторе. Описать мои функции сложно. Четко описывалась зарплата — 80 долларов. Еще надо мной все время висела угроза сокращения зарплаты.