Александр Брагинский - Жан-Поль Бельмондо. Профессионал

В 1959 году я снялся в картине «На двойной поворот ключа». Роль мне досталась случайно. Заболел Жан-Клод Бриали и назвал мое имя Шабролю. Меня пригласили поговорить в пятницу, а в понедельник я уже должен был сниматься…

Являюсь к продюсерам братьям Хаким и слышу: «Господи, какой уродец!» Я очень хотел им врезать, еле сдержался. В то время я был вспыльчив и ушел от них возмущенный. Но они меня догнали: «„Стойте! Мы это в шутку. У вас замечательная внешность, у вас внешность настоящего героя. Мы берем вас без проб“. В результате я приступил к съемкам, не зная, что за фильм, да еще со сложной сцены ссоры с главной героиней, которую играла Мадлен Робинсон. Та наверняка удивилась, откуда я такой взялся. Шаброль же подбадривал: „Валяй, дружок, не смущайся!“ А еще мне надо было управлять машиной марки „делайе“, а я в свои двадцать шесть лет не умел водить машину. Тогда братья Хаким, продюсеры фильма, подписали контракт с Андре Жосселеном на пять фильмов, а со мной ничего. И поплатились. Я бы подписал контракт обеими руками… Вскоре начались съемки „На последнем дыхании“, но для меня тогда настоящим мэтром кино был Шаброль. Картина „На двойной поворот ключа“ была послана на Фестиваль в Венецию. И провалилась. А я так на нее рассчитывал! За всю свою карьеру в кино я очень редко делал пробы. Пробы для „Истины“ меня весьма позабавили. Сразу следом мне предстояли пробы для „Модерато кантабиле“, я спешил. Но Клузо запер меня вместе с женой. Я протестовал: „Мне надо идти!“ – „Вы никуда не выйдете!“ – „Откройте дверь, иначе я ее высажу“. В конце концов пробу сняли. С Брижит Бардо. В течение четверти часа Клузо заставлял меня тискать ее груди. Занятие было весьма приятным. Но на этом все и кончилось. Мне было сразу понятно, что я не смогу играть роль дирижера (в этой роли потом был Сами Фрей). Похоже, он просто упрямился, видя, что я не горю желанием получить эту роль, и это его возбуждало… Он напоминал мне женщин. Этот мимолетный эпизод я вспоминаю не без удовольствия. Я тогда единственный раз оказался на съемочной площадке с Бардо. Играть мне с ней потом не пришлось, хотя именно ее намечали на главную роль в „Сирене с „Миссисипи“. На „Модерато кантабиле“ меня позвали сразу после того, как я снялся в единственном у меня телефильме „Три мушкетера“. Это был очень театральный фильм. Я удивился, что Барма дал мне роль д’Артаньяна, а не Планше (того играл Робер Гирш). Съемки оставили прекрасные воспоминания. Со мной снимались также Нуаре, Галабрю, Сорано, Жан Шеврие. Тогда-то я сумел в полной мере оценить власть телевидения. До телефильма никто не обращал на меня внимания, а тут я сразу стал знаменитостью в своем околотке. В „Модерато кантабиле“ я снимался до выхода на экран „На последнем дыхании“. Но Жанна Моро где-то успела его увидеть и сказала обо мне Питеру Бруку и Маргарите Дюрас. И вот я оказался перед ними. Посмотрев на меня, Дюрас, автор сценария, сказала: „Совсем не тот типаж“. Брук не стал спорить. Я ответил, не стоит, мол, беспокоиться. Но меня все-таки утвердили. Не могу сказать, чтобы съемки оставили особые воспоминания. Я не понимал текст, который должен был произносить. И до сих пор не понимаю. Только думал: «И это – кино?“

С Годаром я познакомился в кафе на Сен-Жермен-де-Пре. Я не знал, кто он такой. Вечно небритый, в темных очках, этот тип казался мне очень подозрительным человеком. Он так пристально смотрел на меня, что я даже подумал: «Не голубой ли он?» Однажды он подошел ко мне и спросил: «Хотите сняться у меня?» Я ответил: «Нисколько». Он добавил: «Я заплачу 50 тысяч франков. Приходите на улицу Ренн, и мы вас снимем». Речь шла о короткометражке «Шарлотта и ее хахаль». Рассказываю жене и та говорит: «А что? Не понравится, врежешь ему». Но мы с ним быстро столковались. По окончании работы Годар сказал: «Если я возьмусь за большой фильм, то позову тебя». Я был уверен, что это пустые слова. Но он позвонил: «Вот что… У меня есть идея. Один тип крадет машину в Марселе и едет в Париж… Что дальше – увидим. Он либо встретит невесту, либо умрет… Посмотрим. Встречаемся 16 августа». Наступает 16 августа, никакого сценария нет. Приходилось импровизировать. Но у него была заветная тетрадка…

Во время моей работы с Карне я убедился, что техническая сторона съемок еще далеко не совершенна. Скажем, я говорил слишком громко, я ведь пришел из театра, часто выходил за пределы освещенного пространства. Поэтому считал кино занудством. Годар открыл мне глаза на многое. Я пользовался полной свободой. Снимал он довольно экстравагантно. Без синхронной записи звука, что позволяло ему подсказывать текст. В первый съемочный день своим швейцарским тягучим акцентом он произнес: «Ты входишь в телефонную кабину и звонишь». Вхожу. Вопросительно смотрю на него. Он говорит: «Ладно, завтра продолжим. Сейчас ничего в голову не лезет». Однажды Джин Сиберг наложила слишком сильный грим. Привыкший к театральному гриму, я нашел, что грим у нее превосходный. Но ему не понравилось. «Скажи ей, – он говорит, – что в этом гриме она уродлива». Вечером я сказал жене: «Работать интересно, но это псих». Я был убежден, что фильм не выйдет в прокат никогда, что это забава любителя. А я ради него отказался сниматься у Дювивье. Мой импресарио говорил, что я загублю свою карьеру. Приехавшая из Голливуда Джин Сиберг тоже удивлялась. Чаще всего утешать ее приходилось мне. Годар хотел, чтобы она по ходу действия крала у меня деньги из тумбочки, но та возражала: «Американка никогда так не поступит». В конце концов она хоть согласилась донести на меня в конце фильма!

Подсказки Годара очень помогали мне. Сцену смерти моего героя от пули снимали на улице Кампань-Премьер. Годар сказал: «Упадешь, только когда почувствуешь пулю в спине». Ну, почувствовал я эту «пулю», правда, не сразу. Вначале все сорвалось. Добежал я до конца улицы и вижу своего приятеля Жана де Пулена, который там жил. Увидев меня, тот закричал: «А что ты тут делаешь, коко?»

Однажды Годар пригласил меня поужинать с ним. Отправляемся в пиццерию на улице Сен-Бенуа. Стараюсь развлечь его разговором о боксе, футболе, но тот никак не реагирует. Доели мы ужин в полном молчании, и тогда он произнес: «Благодарю тебя, я провел восхитительный вечер».

«На последнем дыхании» и «Отбросив риск» Сотэ вышли почти одновременно. Фильм Годара означал революцию в кино, а другой прошел незаметно. Хосе Джованни, сценарист «Риска», замолвил обо мне слово Лино Вентуре. А тот ответил: «Раз о тебе хорошо отзывается Хосе, я согласен, чтобы ты снимался в нашем фильме». Как истинные спортсмены, мы быстро обо всем договорились. Точно так же я позднее подружился с Мишелем Одиаром на картине «Француженка и любовь». Одиар был большим любителем велоспорта. Спорт открыл мне многие двери!