Николай Амосов - Голоса времен. (Электронный вариант)

- Скоро топливо подадите?

- Да поди ты: тут план горит.

Я никогда не носил ватника, бегал в одной спецовке. Намёрзнешься, чуть живой, и на котлы к водосмотрам, в тепло. Постучишь по манометру, если стрелка идет кверху можно вздохнуть. Счастлив, когда смену дотянешь, с графика не сползешь.

В комнате жили дружно, хотя без особой теплоты. Костя Квасков - электрик, москвич, интеллектуал. Масса анекдотов, историй, немецкие журналы читает. В январе 1933 он первый просветил нас о Гитлере. Пашка Прокопьев - архангелогородец, модник, выпивоха. На третьей койке люди менялись - не помню. Еще был один приходящий - Володька Скрозников, старше нас, женатый, с завода. Добрый, прямой, картавый, низкорослый, матерщиник. Очень приятный.

Вечера и ночи - преферанс по четверть копейки с пивом. Пиво без карточек в главном магазине. Я играл без азарта, когда переходили на очко отказывался твёрдо.

В начале декабря вспомнили про мой день рождения (19 лет). Денег не было, Володька снял со своей книжки последние и купил вина. Первый раз в жизни попробовал - было противно, но пил и напился вдрызг. Не помнил, что было. Утром похмелье, рвота. Реакция осталась на тридцать лет - желудок не принимал. Этот рефлекс спас меня - у хирургов спирт всегда под рукой, спиться легко.

Вместо выпивок в моей жизни были отдушины - работа и чтение. Третья отдушина - любовь уступала первым.

Хочется сравнить "век нынешний и век минувший". Вот эти впечатления, выверенные и взвешенные. Отношение к труду было честное. Не воровали на производстве. Разводов было немного. Пили умеренно. Бедность - питались плохо, но не голодали. Одежду носили до износа. Жили в общежитиях и коммуналках. Преступность низкая.

Началась вторая пятилетка. Много было обещано, ничего не выполнено.

Когда начинал писать, казалось, все забыл. Потом пришло прояснение: последовательность событий, чувства, даже ключевые слова, по которым диалоги придумал.

Первый период, в той комнате на четверых, занял всю зиму. Это была адаптация к быту, освоение профессии, человеческих отношений. Настроение было неплохое. Тосковал по одиночеству, Редко удавалось одному подумать, кто-нибудь всегда в комнате разговаривал. Короткие письма писал маме каждую неделю, получал ответы.

Книги, конечно, читал. Библиотека на заводе была приличная. Приоделся. На базаре купил морской шлем (зюйдвестку?), шнурованные сапоги и: полушубок, а для выхода - желтые ботинки- экспортные - "Скороход"!. Соседка сшила рубашку с приставными воротничками. Первый галстук купил. Карточка сохранилась с той поры: смешной мальчик!

В первую же зиму мне нашли хорошее дело: заниматься с рабочими, готовить их к сдаче техминимума. Сначала учил кочегаров, потом машинистов. Народ пестрый, но больше молодые с тремя-четырьмя классами начальной школы. Семилетка среди рабочих тогда считалась "образованием". Учились с удовольствием, занятий не пропускали. Экзамены сдавали комиссии. Волновались, я тоже. От кочегаров началось мое преподавание и на всю жизнь.

Так и прошла бы первая зима 1932/33-го. если бы не случилось несчастье: заболела мама.

Маме не везло до конца. Она умерла в пятьдесят два года от рака желудка. На боли в животе жаловалась давно, ездила в Череповец на рентген. Подозревали язву, не нашли.

В марте 1933 года на станцию пришла телеграмма: "Амосову: срочно выезжай, мать больна". Отпросился, подменился сменами, поехал. Тревога.

В Череповец приехал утром. Сразу же отправился пешком в Ольхово. Солнечный день начала марта. Что-то меня ждет? Жива ли? Всякие мысли приходят на ум, когда идешь зимней дорогой.

Неожиданно встретил их на середине пути. Издали узнал тетку Евгению. Сердце сжалось. Побежал навстречу. Мама лежала в санях, закутанная в тот самый тулуп, в котором ездила на роды. Лицо бледное, глаза закрыты. Поцеловал, открыла глаза, оживилась. "Коленька, Коленька!"

Не плакал, слезы всегда были далеко.

Слабым голосом рассказала, что было желудочное кровотечение, потеряла много крови.

- Вот еду лечиться, да ты не бойся, не умру:

Даже тут она думала о моих страхах, а свои держала при себе. Поехали прямо в межрайонную больницу. Она стояла на окраине, на высоком берегу Шексны, недавно построенная.

Больную положили на носилки и внесли в вестибюль. Пришел хирург, посмотрел и велел отправить в палату. Я неумело помогал нести.

Три дня прожил в Череповце. Ходил на короткие свидания. Операцию не делали. Переливали кровь. Стало получше. Улыбалась: "Не бойся, Коленька: "

Уезжал из Череповца, не понимая опасности. Маму выписали, примерно через месяц. Процент гемоглобина повысился немного. Самочувствие улучшилось, дома пробовала даже работать, да не смогла. Однако почти каждый день ходила в медпункт. К этому времени открыли родильный дом на три кровати и была молодая акушерка. Сбылось то, о чем мечтала всю жизнь: принимать роды в больнице. Но уже не для нее:

Любовь. В 1933 году Весна в Архангельске началась поздно. В середине мая деревья стояли еще голые. Но день уже длинный, работать стало легко. К этому времени мы с Севкой остались в комнате вдвоем - уехал в Москву Костя, переехал в город механиком на спиртовой завод Пашка. Прошел ледоход по Двине. Ледокол ломал льды и несколько дней даже перевозил людей из Соломбалы. Такой себе небольшой ледокольчик.

К лету старая мужская компания распалась и сложилась новая: из Череповца приехали наши выпускники - Ленька Тетюев и Толя Смирнов. Оба друга работали сменными механиками на лесопильном заводе. Только работа у них была тяжелее. Как правило, ребята перерабатывали по три-четыре часа, пока ремонтировали механизмы после смены. Приходили домой в грязных ватниках, в опилках и валились от усталости. Жили они в том же доме, где была наша столовая, поэтому виделись ежедневно.

Еще: попробовал завести роман без любви, для секса. Девушка (из мелких служащих, забыл имя), малоразвитая. Но все оказалось не просто: не сумел. Переживал недолго, отступился. Но интерес к девушкам пробудился.

Севка уехал в Ленинград учиться в военную школу. Мне - на одного (!) - дали маленькую комнату в двухкомнатной квартире директора (!) станции: вот какие были времена! - Социализм.

В 32-м бараке жили девушки - бухгалтеры из ОРСа, Женя и Галя. Потом к ним подселили вторую Женю. Комнатка была маленькая, но кроватки (наши заводские деревянные) покрыты белыми покрывалами. Днем на них садиться не полагалось. Не то что мы: все свободное время проводили лежа.

Девушек я приметил в столовой ИТР с первых дней, они приехали из Вологды после техникума. Помню, как Галя стояла у столика кассирши: в кожаной куртке с меховым воротником, ножка в туфельке и шерстяном носке этак "художественно" отставлена. Все мужики на нее поглядывали и разговаривали преувеличенно оживленно.