Емельян Кондрат - Достался нам век неспокойный

- Смотри, смотри, - перемигивались товарищи, - Ваню-то не узнать.

- Привораживает какую-нибудь.

Конечно, мы с комиссаром Власовым немало переговорили, как нам быть с "девчачьим пополнением" и какие новые проблемы войдут в жизнь боевого полка вместе с ними.

- Ох, не размагнитили б они хлопцев, - качал головой комиссар.

Провел и "спецбеседу" с мужским составом полка.

- Чтоб никакого мне донжуанства. Будем это рассматривать как...

Он не подыскал нужного слова, только спросил:

- Ясно?

Первым попался - кто бы мог подумать! - Скрыпник. Полк получил приказ перебазироваться в тыл для укомплектования и получения новой техники. Мы с комиссаром вылетели на По-2 вперед. Полк ехал эшелоном. Однажды вечером на стоянке, осмелев после своих ста фронтовых грамм (как будто он их раньше не пил!), Скрыпник - наш молчаливый, хмуроватый, робкий Скрыпник! - пытался поцеловать отбивающегося симпатичного младшего сержанта.

На следующей остановке зачитывался приказ. Заканчивался он строгими словами: "Объявить старшине Скрыпнику выговор".

Слова эти были встречены сдержанным смешком. Правда, сам Скрыпник стоял пристыженный, во всем его облике, в плотной его кряжистой фигуре, в лице, которое всегда выражало почтительность, впервые можно было угадать упрямую непокорность. Конечно, начальник штаба ожидал другого эффекта.

- Не бог весть как прозвучало, - говорил он потом нам с комиссаром, оправдываясь, - но польза будет...

Есть в Горьковской области станция Сейма. Здесь нам предстояло, получив технику и пополнение, подготовиться к новым боям.

- Ё-моё! - воскликнул Майоров, когда я сказал прибывшим летчикам, что нам предоставляется право выбора: либо пересядем на Ла-5, либо на Як-7, либо на американские "кобры". - Братцы! Так это ж, как в волшебном царстве, - бери, что хочешь!

Действительно, тыл нас поразил. Той мощью, которая накапливалась здесь. Невиданное дело - предлагают выбирать, да и марки все новые. Присмотрелись к ним - вот это машины! Скорость, маневренность, вооружение!.. Решили взять себе Ла-5. Новый самолет буквально очаровал. Во время демонстрационного полета все были в страшном возбуждении.

- Как легко взлетает!

- Смотри, горку берет. Ух, моща!

- А лоб! За ним - что за броневой плитой.

- Этот - для боя!

- Ну теперь совсем другое дело, - ликует Майоров. - Держитесь теперь, "мессера"!

Полетели на завод - и тут дух тоже захватило. Огромное поле было уставлено новенькими самолетами. Вот когда мы почувствовали, что скоро грядет он - перелом в битве за небо.

И следующая новость взбудоражила с не меньшей силой: нас включают в корпус РВГК - резерва Верховного Главнокомандования. Корпус! А уже формируются и армии! Колоссальные воздушные армады! Все это еще раз свидетельствовало о возросшей мощи страны. Мы только и говорили о переменах, радуясь, гордясь, ощущая новую силу во всем вокруг и в себе. Это был праздник.

В конце учебного дня нас вызвали к командиру корпуса Герою Советского Союза генералу А.С. Благовещенскому. Только что, оказалось, прибыл командир одной из дивизий корпуса генерал Г.П. Кравченко. Нас взаимно представили. Я доложил о состоянии дел в полку.

В семье нашей - новая волна энтузиазма. Еще бы! Ведь комдивом у нас будет дважды Герой Кравченко! Это он и С.И. Грицевец первыми в стране были удостоены второй Золотой Звезды за отличия в боях на Халхин-Голе. Первую Грицевец получил, защищая добровольцем республиканскую Испанию, а Кравченко - участвуя на стороне китайского народа в его борьбе с японскими захватчиками.

В комдива влюбились. Он отличался от привычного типа командиров. Казалось, ничто его не может вывести из равновесия. Сдержанный, рассудительный, внимательный к людям, обаятельный. Его часто можно было видеть в кругу летчиков, техников, бойцов батальона аэродромного обслуживания. Его воля и решительность, его командирское мышление проявлялись не броско, не кричаще, а как-то по-особому спокойно и просто. В душе комдива и жалели. Казалось противоестественным: корпусом командует генерал-майор, дивизией у него - генерал-лейтенант. А ведь еще до войны он возглавлял ВВС Прибалтийского особого военного округа. Но известно, какие большие потери понесла авиация наших приграничных округов после фашистских внезапных бомбежек в первый же день войны. Поговаривали, что после того и "не пошла" служба у Кравченко...

Обрадовало "ветеранов" и пополнение. Неожиданно, когда я прилетел на завод оформить получение машин, обступила меня группа заводских летчиков. Узнав, что я из гвардейского полка, загорелись:

- Хорошо бы в такой полк попасть!

- Может, возьмете, а?

И я подумал: а чем черт не шутит? Если номер выйдет, все же опытные летчики придут к нам. Переписал фамилии - и тут же телеграмму в Москву. Еще и обосновал: люди, мол, опытные, а в боях не бывали. И разрешение пришло!

Так что в запасный полк из "совсем зеленых" осталось взять только четверых.

Брали четверых, а прибыли на фронт - оказалось, что их шестеро.

Когда прилетели, обнаружилось два лишних самолета.

- А эти откуда?

Никто ничего не мог сказать.

- С нами летели?

- С нами. Позвали летчиков.

- Вы откуда?

- Из второго гвардейского.

Ну и наглец вот этот, что стоит чуть впереди и отвечает.

- Ваша фамилия?

- Сержант Слезкин.

- Как оказались здесь?

- Мы решили попасть в ваш гвардейский полк - и никуда больше.

- Дезертиры, значит? Пожали плечами.

- Мало того, - отчитываю их. - Вы представляете себе, что значит украсть самолет? И сбежать на нем?

- Так ведь на фронт...

Ну что ты будешь делать! Пришлось срочно давать телеграмму заместителю командира запасного полка Акуленко - товарищу по Испании и финской кампании, чтобы уладил:

А все Скрыпник! Это он встретил в Сейме, в запасном полку, своего давнего приятеля Слезкина, и тот решил во что бы то ни стало уйти на фронт с нами. Прихватил и еще одного такого же бесшабашного.

Теперь вот наставляет его своими рассказами Скрыпник.

- Главное - не мчись в бой, как по струне, надо много маневрировать.

- Конечно, - соглашается Слезкин. А Панкин взял на гитаре последний аккорд, приглушил. Нависла тишина. И, будто стряхнув серьезное настроение, вызванное песней, Панкин с прежней шутливостью позвал:

- Товарищ Булкин!

- Он уже спит, - ответил Булкин.

- Вот пусть он чего-нибудь еще прочтет, а потом спит.

- Может, кто анекдот расскажет, а? - взмолился Булкин.

- Надоели анекдоты, хотим серьезного искусства.

- Истосковались, Булкин.

- Изголодались...

- Ладно, - остановил этот поток Булкин. Он, конечно, притворялся, играл свою игру, а вообще-то ему приятно такое внимание. - Есть у Константина Симонова стихотворение "Однополчане"...