Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)

В конце шестого класса я познакомилась по переписке со словацкой девочкой Милой. Тогда по стране прокатилась, (можно только догадываться, кем поднятая), волна переписки с детьми из стран так называемого «социалистического лагеря». В него входили Восточная Германия, Чехословакия, Польша, Болгария, Румыния, Югославия и Китай.

Как все изменилось с тех пор! Уже нет социалистического лагеря, и помнят о нем разве что старики и люди моего поколения. Снова стала объединенной Германия, Чехословакия распалась на два государства — Чехию и Словакию; Югославию насильственно разделили, сделав из нее несколько государств. Я специально не пишу, кто это сделал и зачем, (хотя ко всяческому насилию отношусь крайне отрицательно). Наверное, это не так уж важно, важен сам факт произошедшего и его результат, настоящий и отдаленный. Мне кажется, что люди вообще слишком много значения придают себе и своим действиям. На самом деле, очень многие процессы происходят независимо от нас, как бы в результате «накопления критической массы» в разных сферах жизни, например, сосредоточения большого количества людей в одном месте, резкого расслоения общества, или столкновения различных культур и религий. Имеет значение не физическое и даже не политическое, а духовное разобщение и противоречия между людьми и странами, которые веками были неразрешимыми, а сейчас еще больше обостряются, потому, что мы живем в переходное время, то есть при большой неопределенности и непредсказуемости происходящего. Большие события последнего десятилетия в маленькой, с нашей точки зрения, Европе затронули нас как бы по касательной линии. Но если вдуматься, то не только в Европе, но и глобально они изменили все. И кто знает, в какую сторону. Как в рассказе Рэя Брэдбери о путешественниках в прошлое, где один неосмотрительный шаг в сторону от туристической тропы, проложенной предпринимателями посреди эпохи динозавров, приведший, казалось бы, к гибели только одной бабочки, необратимо изменил будущее всего человечества. Занятые своими очень важными проблемами, мы почти не заметили, как изменился мир, а он изменился и продолжает меняться все быстрее и быстрее…

Переписываться тогда было очень модно, и многие дети завели себе друзей по переписке за границей. Однажды в школе, мне просто дали письмо Милы на одном из классных собраний, и сказали: «Если хочешь, напиши»… Я написала коротенькое письмо, потому что не умела, не любила писать, чего нельзя было сказать о Миле. Наша переписка и дружба состоялись только благодаря ее таланту и огромному желанию писать. На мои первые короткие письма Мила убористым почерком писала длинные на три, четыре, а то и пять листов, ответы. Постепенно, стыдясь свого неумения и сдержанности, я стала отвечать все более подробно, хотя было удивительно, что чужого человека могут интересовать мельчайшие подробности моей жизни. Сама Мила могла по часам описать свой день, неделю, все встречи и разговоры с подругами и друзьями, подробно рассказать об учебе в школе и так далее. Читать ее письма было очень интересно. Меня трогало ее милое легкое коверкание моего родного языка. (Надо сказать, что русский она знала прекрасно). Оказалось, что словацкий язык очень схож с русским. Будучи одним из славянских языков, он сохранил множество общих с русским языком старинных корней и слов, давно утраченных нами, или принявших прямо противоположное значение. Меня очень забавляло, что «духи», например, по-словацки называются «вонявка». «Пахнэ» — значит воняет, а «воня» значит хорошо пахнет! Как не вспомнить, что ничего на свете не делается просто так и не проходит даром! Когда-то в Геническе я случайно прочитала «Приключения Незнайки и его друзей» на украинском языке. Мама разъяснила мне значение незнакомых слов. Это было чудо — читать на другом языке книжку и понимать, что в ней написано. Наверное, тогда впервые меня очаровала магия игры слов и восторг проникновения в их значение, в таинственные глубины познания. Украинский язык — тоже славянский и тоже очень схож с русским. На словацком языке замкнулась одна из цепочек случайностей, которая впоследствии приведет меня на факультет иностранных языков, изучать английский язык и делать для себя открытия — в истории и литературе англоязычных стран. Сейчас это звучит несколько странно — открывать мир через язык, но тогда мы жили в полной изоляции от всего остального мира, да и о себе знали только то, что нам разрешали знать. Поэтому через Милу я как бы заглядывала в ухоженную, воспитанную Европу, а она через меня заглядывала в невероятную, громадную, непонятную Россию. В письмах мы узнавали друг о друге и о своих странах то, о чем не писали в газетах, не говорили по радио и не передавали по телевидению. В смысле информированности я быстро опередила своих сверстников, стала читать и узнавать о Чехословакии и Европе как можно больше, чтобы быть ближе к своей новой подруге, соответствовать, как мне казалось, ее уровню развития, о котором я знала только из книг великих европейских писателей. Какая я была глупая и романтичная! Лишь, съездив, в гости к Миле, узнав множество людей других национальностей, пообщавшись с ними и увидев, какие маленькие бывают целые государства, какие, в большинстве своем, обычные люди там живут, я впервые ощутила за спиной всю мощь и громаду своей великой страны. Сейчас, в после перестроечные времена, после распада Советского Союза, после того, как нас перестали бояться, а заодно уважать, когда только ленивые не оскорбляют наше национальное достоинство, некоторые русские люди с пренебрежением отзываются о своей стране, о России. Они, как будто стыдятся нашей общей бедности и внутреннего разлада, отражающегося в каком-то запредельном напряжении сил и чувств людей. Или, что еще хуже, ведут себя за границей нарочито развязно, шумно, по-купечески транжиря, не слишком праведно заработанные деньги. Некоторые люди не выдерживают этого напряжения и трудностей и уезжают за границу жить, (где, кстати, большую часть из них никто не ждет). В связи с этим вспоминается, что однажды, во время разрухи в гражданскую войну 1918–1919 г.г. знаменитый русский художник и поэт Максимилиан Волошин сказал — «когда мать больна, сыновья ее не бросают».

Мы переписывались более пяти лет, прежде чем встретились в 1965 году. Мила по приглашению приехала к нам в гости на поезде. Чтобы она не заблудилась в Москве, мы с мамой поехали ее встречать. Заодно мы решили показать Миле нашу столицу. Громадный многомиллионный город ошеломил ее размахом широких улиц и проспектов, просторными площадями, фонтанами, и бесконечным людским потоком. Это и неудивительно, потому что Попрад, городок, в котором она жила, насчитывал не более десяти тысяч жителей и был по положению примерно таким же, как наша районная Тотьма, или Кириллов. В Чехословакии он считался приличным городом средней величины. Впервые сталкиваясь с нашими величинами и расстояниями люди из тесных европейских государств, приходят в состояние шока. Как веселились мои словацкие друзья, когда на их вопросы велика ли Вологда и далеко ли она от Москвы, я отвечала им, что Вологда — это небольшой город, в котором всего триста тысяч жителей, и расположен он недалеко от Москвы, в каких-то пятистах километрах. Эти мои слова они передавали друг другу, как анекдот. Трехсоттысячный город в Европе — это огромный город, а пятьсот километров, это часто длина или ширина целого государства.