Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)

Жан покидал Россию в конце лета 1973 года. Мы провожали его на вокзал всей компанией. Он плакал, как дитя, и говорил, что у него никогда не было таких друзей, как мы, и ему ни с кем не было так хорошо и тепло, как с нами. Он говорил, что во Франции дружат только с нужными людьми, а такого бескорыстия и широты души, как здесь, у них нет, и ему будет этого очень не хватать. Еще несколько лет после нашей встречи Жан писал мне письма в Вологду, пока время и своя собственная жизнь не сгладили у него воспоминания о нашей дружбе.

За административным корпусом института был небольшой садик, росший в тени окружающих его домов, а потому бывший довольно сырым и неуютным местом. Но мы с Томой решили, что нам надо укрепить здоровье и договорились каждое утро выходить туда делать зарядку, а после этого бегать трусцой вдоль реки Мойки. Тогда появилась мода на бег трусцой, и многие ей следовали. Идея, инициатором которой, как всегда была Тамара, мне так понравилась, что я тут же побежала покупать себе спортивные штаны и кеды. Я занималась спортом ровно один день. Рано утром, в полном снаряжении мы отправились с Томой в этот садик, сделали какие-то упражнения, побегали и довольные вернулись в общежитие. Тамара пошла умываться, а я прилегла отдохнуть на кровать. Проснулась я в полдень и навсегда поняла, что спорт — это не мое.

В 1972 году в Ленинград приезжал Володя Шварков, и они вместе с Колей Орловым навещали меня. Коля заканчивал тогда морское училище и ходил в заграничные плавания. Однажды он привез мне из-за границы святое Евангелие на русском языке и книгу Джона Фаулза «Магус» на английском языке. Евангелие это сыграло определяющую роль в моем последующем обращении в православное христианство, за что Коле большое спасибо. А Фаулза я, наверное, прочитала первая в стране. На английском языке он был только у меня и, может быть, еще у очень немногих знатоков английской литературы, а перевод на русский язык еще просто не существовал.

В 1969 году в один из лучших ленинградских институтов поступил мой друг Саша Шагалов. За два следующих года мы виделись всего пару раз. Однажды он пригласил нас с Тамарой поехать с ним на встречу «битломанов», где предполагалось прослушивание нового альбома группы «Битлз» и выступление о самой группе лидера питерских неформалов, Коли Васина. Из опасения массового проявления нигилизма в молодежной среде в те времена такие встречи не приветствовались властью, поэтому они разрешались только где-нибудь за пределами города, в каком-нибудь клубе на отшибе, куда было трудно добираться. И, конечно, все это происходило под присмотром Комитета Государственной Безопасности. Мы встретились с Сашей, кажется, на Витебском вокзале и в обстановке полной конспирации сели в пригородный поезд, и отправились в какое-то неизвестное мне место (в Гатчину). Еще на вокзале я заметила, что толпа отъезжающих состоит, в основном, из молодых людей, которые очень тихо, не привлекая к себе внимания, садятся в тот же поезд, что и мы. Саша показал мне самого Колю Васина, высокого серьезного молодого человека, сопровождаемого секретарем (!) в белых джинсах в мелкую красную розочку! Сам Коля был одет во что-то темное и незаметное. Мы ехали примерно около часа, но шли к искомому дому культуры долго. Уже на месте нас пригласили в небольшой зал со сценой. На столе на сцене стоял проигрыватель, и лежала стопка бесценных пластинок «Битлз». За столом сидел важный Коля Васин, а вокруг проигрывателя суетился его секретарь. Постепенно зал наполнился не совсем трезвой местной рабочей молодежью вперемешку с приехавшими любителями музыки «Битлз». Нас предупредили, что мы должны вести себя скромно и не шуметь, чтобы не сорвать мероприятие, которое на языке присутствовавших называлось «сэйшен». Мероприятие было любопытным, но скучноватым. Мы прослушали несколько пластинок и Колю Васина, рассказавшего нам о жизни группы «Битлз». Для меня эта информация новой не была, благодаря ее вологодским приверженцам. Однако вся таинственность, весь антураж сбора и прибытия на место, некоторая нелегальность самого события, производили большое впечатление на неискушенных людей. Оказалось, что это был последний «сэйшен» Коли Васина, дальнейшую «пропаганду» «Биттлз» в нашей стране запретили.

Приближалось окончание учебы и завершение работы над диссертацией, время сгущалось, его физически становилось все меньше и катастрофически не хватало. Поскольку диссертации писать никто не учит, и человек должен, в течение отпущенных ему трех лет сам этому научиться, то я писала свою работу, как Бог на душу положит. Казалось бы, чего проще, возьми в библиотеке чью-то старую работу, прочти, и увидишь, какова должна быть форма этого вида текстов. И я, конечно, читала другие диссертации, но мне хотелось все сделать по-своему. Обычно филологическая научная работа делится на две-три части — теоретическую часть, обзор литературы, того научного направления, в рамках которого вы собираетесь делать свои изыскания, выработка методики анализа и непосредственно сам анализ, выбранного языкового материала, выводы. За истекшее время, помимо общего ликбеза, я занималась изучением теоретических основ анализа художественного текста, а также языковыми средствами выражения сюжетного времени. Я так увлеклась анализом рассказов Хемингуэя, что моя работа вылилась в последовательное описание каждого отдельного рассказа с точки зрения заключенного в нем времени персонажей и автора. Первой мой опус прочла, конечно, Тамара. Удивившись избранной форме описания, она, тем не менее, подбодрила меня и посоветовала, не меняя содержания, изменить структуру работы, построив ее в традиционном виде, отделив теорию от практики. Проделав это, я сама увидела, какой логически выстроенной стала моя диссертация, какой ясной и понятной не только мне самой, но и тем, кто будет ее читать. Ценные замечания сделала Вера Тарасова, одна из самых талантливых наших аспиранток и молодых преподавателей Герценовского пединститута. К лету 1974 года моя работа была завершена, и ее прочитала моя руководительница, Зинаида Яковлевна Тураева. После этого мы с ней определились с официальными оппонентами, учеными, которые должны были выступить на защите с критикой моей работы. А я должна была им ответить на заседании Ученого совета факультета и в присутствии всех желающих послушать мою защиту и принять в ней участие. Моими оппонентами стали: старший научный сотрудник Института языкознания ЛО Академии наук СССР, доктор филологических наук, профессор В. М. Павлов и кандидат филологических наук, доцент, Л. П. Чахоян. С приближением срока защиты я совершенно разуверилась в том, что моя работа достойна одобрения. Мне стало казаться незначительным и мелким мое исследование, да к тому же и плохо написанным. И как же я благодарна Владимиру Михайловичу Павлову, этому замечательному ученому и редкому по своим душевным качествам человеку, который угадал мое состояние и во время первой же встречи похвалил меня и мой труд! После его слов мне уже ничего не казалось страшным или невозможным. Мы сразу стали друзьями, и все наши последующие встречи в Ленинграде и в Вологде я ценю как одни из самых дорогих в моей жизни. Кстати, в Вологду Владимир Михайлович приезжал несколько раз, в качестве председателя экзаменационной комиссии, для приема выпускных экзаменов на факультете иностранных языков Вологодского пединститута, а также для чтения лекций по общему языкознанию. Приглашала его, обычно, Светлана Михайловна Кибардина, известный ученый, будущий доктор филологических наук, профессор этого же института.