Котэ Махарадзе - Репортаж без микрофона

После этого в сборной Германии распалась многолетняя, четко организованная и бесперебойно работающая система руководства. Но вскоре она вновь заработала, немного видоизменившись. Почему-то тренерами одного за другим стали назначать выдающихся в прошлом игроков сборной — Франца Беккенбауэра, Берти Фогтса, а с недавнего времени Руди Феллера. Хотя практика подтверждает, что не обязательно быть хорошим футболистом, чтобы стать выдающимся тренером. Есть много примеров, когда блестящими тренерами становились люди, вовсе не играющие в футбол. Именно в этом — загадочность профессии тренера. Иногда из играющих в одной команде 12–15 футболистов хорошим тренером становится, возможно, самый слабый, а сильнейшие игроки так и не находят применения своим ярким футбольным качествам в роли тренера. Скажем, недавно скончавшийся «мозг» бразильской команды образца 1958-62 гг., тонкий стратег Диди исколесил весь мир, был тренером разных клубов и даже сборных от Перу до Турции и Кувейта, но не прославился как тренер, несмотря на то, что в поисках надежной обители принял даже мусульманскую веру.

Тогда как «самый серый» из того же состава бразильской сборной — Загало, как тренер, все-таки привел команду к чемпионскому званию. Существуют примеры и совершенно иные. Сумел же замечательный в прошлом футболист Беккенбауэр привести сборную Германии к золотым медалям чемпионата мира 1990 года… В общем, однозначных и предсказуемых результатов в этом вопросе нет. Как нет предсказуемости и в футболе в целом. Наверное, и поэтому тоже он интересен миллионам…

— Боль спасла человечество! — как сквозь сон слышу спокойный голос академика Эгнате Пипия.

У изголовья моей постели собрался консилиум. Диагноз — обширный инфаркт миокарда. Болит все. А внутри грудной клетки слабо трепещет разодранное кровоточащее сердце…

Что такое, собственно, боль? Для людей, неискушенных в медицине, это понятие абстрактное: мы не доискиваемся до причин боли. А вот специалисту совершенно ясно, чем обусловлена боль при инфаркте: сужаются сосуды и не могут пропускать прилипающую кровь…

Вот она и появляется — боль. И не спасают от страданий ни всевозможные лекарства, ни обезболивающие инъекции, ни введенный в вену морфий…

Боль — нестерпимая. В мыслях лишь одно это же сердце! Не какая-нибудь печень или желудок! Вот сейчас стукнет в последний раз и… Сердце! Самый чувствительный, самый благородный орган. Его стоит чуточку приласкать, понежить, проявить внимание хотя бы в течение месяца — и оно мгновенно отблагодарит тебя, подарит еще несколько лет жизни.

Но тогда, в январе 1965 года, я не знал о том, как внимательно нужно относиться к своему сердцу.

Не чувствую ничего, кроме боли. Едва различаю шепот врачей: обрывки фраз, отдельные слова. Напрягаю всю свою волю, чтобы расслышать…

— Боль спасла человечество! — говорит мудрый, как Гиппократ, Пипия.

Дядя Эгнате! Пришел, значит. Когда-то он учился на медицинском вместе с моей мамой (правда, выйдя замуж, она, к сожалению, бросила учебу).

Больные, узнав, что их будет оперировать академик Пипия, мгновенно преображались — настолько твердой была вера в его чудодейственные руки…

— Боль — это сигнал! — продолжал свою мысль Эгнате. — Сигнал к бедствию. Она сообщает нам, иногда даже кричит: «Дело плохо! Принимай срочные меры!» Не будь боли, мы бы не знали, что именно разладилось в организме и что надо лечить.

Так вот оно что! Значит, и моя боль — сигнал: сердце предупреждает, что надо поаккуратнее относиться к себе, что нельзя так расточать свою молодость, силу, энергию, свое здоровье. Нельзя так много играть в театре, читать лекции в институте, вести репортажи, сниматься, писать… Нельзя! Потому что рано уходить из жизни в 38-летнем возрасте, ничего в сущности не сделав, ничего не достигнув и, как выясняется, ничему не научившись.

Моя сердечная мышца была закалена 7-летними занятиями в хореографической студии, тренировками, баскетболом, фехтованием и уроками ритмики. Я неожиданно ощутил прилив злобы — злился на самого себя. Нет, брат, сердце тут ни при чем, ты сам доконал себя. А ну-ка, вспомни, сколько раз был тамадой за последние месяцы, как часто приходилось засыпать под утро, а через пару часов вновь бросаться в водоворот завтрашнего дня…

Мое больное сердце кипело от гнева на самого себя — единственного виновника случившегося. Мама и жена могут возложить ответственность на твоих друзей, на ту среду, в которой ты вращаешься. Но неправда это! Никто не заставит человека делать то, что ему не хочется.

Слова кудесника от хирургии заставили меня задуматься серьезно… Нет, я не стал давать клятву, что исправлюсь, изменю ритм жизни. Просто принял к сведению сигнал, посланный болью… Это было как звук от падения маленького камешка где-то высоко в горах, который подметил натренированный слух альпиниста. Отдающийся эхом далекий стук может не означать ничего, а может и оказаться первым предупреждением о грозной лавине…

Но существует в жизни и боль иного плана, не физическая. Тогда приходится преодолевать самого себя, все делать через «не могу»…

Представьте себе, скажем, артиста, которому постоянно сопутствует успех, который все время находится на гребне славы. Что ни роль — удача, что ни выступление — триумф, что ни гастроли — восторженный прием… Разве возможен творческий Рост при таком стечении обстоятельств?! Без неудач, малых или серьезных, без боли в сердце (не в медицинском, а в эмоциональном смысле), без сомнений, без трудной борьбы с самим собой, — без всего этого рост невозможен. Талант иссякнет неминуемо.

Если так, то настораживающая, мобилизующая боль — наш вечный союзник, как ни странно. И жизненный опыт помогает научиться превозмогать боль, даже самую сильную, обрушившуюся неожиданно и неведомо откуда.

Человеку свойственно заблуждаться — так утверждает древняя латинская пословица. Осознать свою ошибку можно только через самоанализ, путем долгих размышлений и терзаний, превозмогая душевную боль…

Как жаль тех, кто уходит из жизни, ни разу не заглянув в себя, не попытавшись переосмыслить собственную систему ценностей, ни разу не усомнившись в ее истинности!.. Они как носороги — умеют идти только в одном направлении, не сворачивая, а говорят и размышляют о себе только в превосходной степени. «Яд себялюбия всех змеиных злее», — учил Томазо Кампанелла. Какая точность текста и великолепие подтекста! Для театрального искусства это верно вдвойне.

Истина не знает мелочей. А жизнь, наоборот, полна ими. И не надо цитировать Апостола Петра, чтобы уверовать: если мы думаем, что не имеем греха, то обманываем самих себя.