Кэтрин Ласки - Золотая страна. Нью-Йорк, 1903. Дневник американской девочки Зиппоры Фельдман

— А в Верхнем городе! В верхней части города много богатых евреев, они из Германии.

Това считает, что эти евреи плохо поступают. Она говорит, что они создали эту систему мастерских, где люди трудятся вручную за низкую плату, из-за них в мастерских и на фабриках такие ужасные условия. Я спросила, как это может быть. Она ответила, это потому, что немцы думают, будто сами они слишком хороши, чтобы держать в руках иголку или ножницы, и поэтому заставляют других людей работать. Они подрядчики, а условия, в которых оказываются рабочие, их не волнуют. Они хотят оградить себя не только от ручного труда, но и ото всех евреев-иммигрантов. Я сказала, что они ведь тоже иммигранты.

— Они приехали раньше. Намного раньше, — ответил Итци. — Они больше знают о том, как быть американцами.

Това только фыркает:

— Мы им мешаем.

— У них совсем нет акцента, — говорит Итци. — Ни малейшего. Они говорят по-английски, как настоящие янки.

Потом он начинает говорить о семье Фридов, о семье Уорбургов и о Бомголдах. И о том, что он знаком с тем-то и с этим-то. Он тринадцатилетний мальчик, его бармицва была только шесть месяцев назад. Объясните, как может мальчик знать всех этих людей из Верхнего города?

Вчера вечером дядя Мойше пришел ужинать к нам в шалаш. Это была всего вторая наша с ним встреча за все время, что мы в Америке, перед этим была служба на Йом-Кипур, но это не считается, потому что мы смотрели на него из женского отделения, а потом он сразу исчез. Дядя Мойше получил повышение в «Брукс Бразерс». Он и Итци кратко и красочно рассказали об этом. Итци говорит, ему бы хотелось, чтобы его отец получил работу в «Брукс Бразерс». Его отец — дизайнер на маленькой фабрике, и, если верить Итци, фабрика обязана своим успехом таланту его отца — он копирует мужские плащи, модные в верхней части города. Но владельцы фабрики со всеми обращаются ужасно. У них есть любимчики, которым они оказывают покровительство, они никогда никому не доверяют, и часто они даже не разрешают работникам выйти в туалет. И постоянно угрожают уволить каждого, кто хоть на одну минуту опоздает на работу. Если уж мама расстроена по поводу папы и отсутствия у него пейсов, то ей стоит как следует рассмотреть дядю Мойше. У него нет не только пейсов, он даже не носит ритуальные кисти на одежде.

Позже, тем же вечером.

Мама заметила, запричитала: «Мой собственный дорогой брат утратил свои духовные нити». Так мама называет кисти, потому что считается, будто они напоминают мужчинам о необходимости соблюдать все заповеди и все иудейские законы и вести благочестивую жизнь. Папа ничего не сказал. Он просто подошел и потрепал маму по плечу. Но в его глазах было что-то такое, от чего я слегка вздрогнула. Похоже, папа тоже думает отказаться от своих кистей. Мама сказала: «Знаешь, что будет дальше? Он перестанет носить ермолку». Ну, я-то знаю, что он ее уже не носит. Я видела, как он ее снял, едва ушел от нас вечером, наполовину спустившись к первому лестничному пролету.

Угадайте, что мы с Мириам и Товой придумали прошлым вечером? Мы спали на улице. Погода стала необычно жаркой для октября. Шон сказал Мириам, что когда жарко, все спят на крышах, под открытым небом. Мы тоже вылезли на крышу. Если лежать на спине, то не видно ничего, кроме неба и звезд.

От волнения не нахожу себе места. Только мне стало казаться, что у мамы с папой все налаживается, как дела пошли еще хуже. Только я подумала, что это был самый замечательный Суккот — каждый вечер к нам приходили Мэнди, Шон, Блю или даже Итци, я имею в виду, что он забавный, — как все рассыпается. Мама в ярости, потому что папа не пришел в синагогу на службу в честь праздника Симхат Тора — окончания Суккота. Эта служба мне тоже понравилась. Здесь, в этой американской синагоге, женщинам разрешают протянуть руку поверх или сквозь перегородку и коснуться Торы. Это было так замечательно. На нашей родине женщинам никогда не позволяли касаться Торы.

Мы думали, что встретим папу в синагоге. Но служба закончилась, мы пришли домой, а папа пришел через минуту и начал извиняться. Он забыл! У его начальника оказалось много лоскутов материи, из которых нужно шить плащи. Работники в лавке соревнуются, у кого больше лоскутов, а начальник дал папе целых три. И папа так увлекся, что забыл про службу. «То есть ты променял священную Тору на священные плащи!» — мама выплюнула эти слова. Папа положил перед ней заработанные деньги, как раз был день зарплаты. Большая пачка купюр — почти двадцать пять долларов. Это самая большая сумма, какую папа когда-либо зарабатывал за неделю. Но мама смотрела на нее так, словно это грязь, навоз, дрянь!

Спор между мамой и папой все продолжается и продолжается. Каждый вечер в течение трех дней. Я понимаю, как они себя чувствуют в этой ситуации.

Мама: Я думала, что вышла замуж за благочестивого человека.

Папа: Нет, Сара, ты вышла замуж за музыканта и думала, что он превратится в благочестивого человека.

Мама: Пусть я ослепну, если не приняла тебя за благочестивого человека, когда впервые увидела, как ты играл на скрипке в Заричке. Пусть сто лет я буду пребывать во мраке!

Папа: Не проклинай себя, Сара. Это Америка, Сара.

Мама: Я проклинаю Колумба.

Папа: Он уже умер.

Мама: И хорошо. Но лучше бы он умер раньше, до 1492 года.

Я поражена. Откуда мама знает, в каком году Колумб открыл Америку? Ладно, я слишком расстроена, чтобы думать об этом.

Вчера вечером после ссоры мамы и папы мы с сестрами легли спать, Това заснула мгновенно, а мы с Мириам лежали без сна. Мириам заметила, как мне грустно, обняла меня и попыталась утешить. Сначала мне стало немножко легче, но потом, когда я уже балансировала на чудесной млечной границе между сном и явью, мне в голову пришла внезапная и ужасная мысль. Я сразу проснулась и подскочила на кровати. Мириам прошептала: «Что случилось, Зиппора?»

— Ой, Мириам, а что, если мама и папа разведутся и реб Симха женится на маме, потому что он такой благочестивый?

— Не говори глупостей, Зиппи. Они не собираются разводиться, и мама не меньше нас жалуется, что реб Симха плохо пахнет.

На это я ответила:

— Она бы его помыла.

Мириам ничем не может меня утешить. Наконец она говорит, что в квартире жарко, и предлагает взять одеяла и шали и пойти на крышу. И мы туда идем. Прохладно, но я спокойно сплю всю ночь.

Мне нравится спать на крыше. После этого я чувствую себя лучше. Мысли становятся яснее. Я пытаюсь понять, что происходит между мамой и папой. Первым делом я поняла, что мама чувствует себя очень потерянной. Гораздо больше, чем я. Родителям нужен компромисс. Мириам и Това соглашаются. Я спрашиваю их обеих, не кажется ли им странным, что мама знает, когда Колумб открыл Америку. Мама не получила настоящего образования. Она умеет читать, но читает только молитвенник, этикетки на банках и объявления о распродажах. И я прихожу к выводу, что она, должно быть, рылась в моих учебниках.