Александр Карелин - Афганская война глазами военного хирурга

Медики наперебой начали подтверждать, что тоже получали письма с такими штампами. В каком же виде приходят тогда их собственные письма?!

Незаметно дошли до своей Медроты, разошлись по своим рабочим местам. Начинался новый трудовой день. Немилосердно жгло августовское солнце, не смотря на раннее утро.

Это высокое, вечно голубое небо уже раздражало. Хотелось увидеть тучи, а еще лучше попасть под хороший ливень. Но мечтам не суждено было сбыться. Оставалось надеяться на возвращение на Родину. Уж она порадует хорошим дождичком…

Вечером, после ужина все офицеры и прапорщики собрались в своей комнате офицерского общежития на 10 человек. Всего было выделено 2 таких комнаты для Медроты. Раньше жили в общежитии при Приемном отделении по3–4 человека в комнатах. Но еще весной прежний командир бригады добился своего — всех офицеров в городке собрали в огромный, длинный, вновь отстроенный модуль (сборно-щитовой барак). Никто не был в восторге от такой инициативы. Минусов получалось больше, чем плюсов. Тем более раздражали частые «рейды» с проверками офицеров политотдела, которые вламывались в любое время дня и ночи, даже лазили по тумбочкам хозяев. Один Бог ведает, что они намеривались там найти…

Кровати стояли в несколько рядов. Не всем досталась стена. «Счастливчики» могли развешивать на стене у кровати фотографии жен, детей, рисунки любимых чад своих. В этом отношении хирургу Невскому повезло — его кровать целиком примыкала к стенке. Он с радостью этим воспользовался: теперь, ложась спать, всегда можно было посмотреть на фото жены и 4-летней дочери. Там же Александр разместил и рисунки дочки. Она любила рисовать «счастливую семью» — 3 медведя или 3 зайчика, 3 белочки (обязательно подписывала, где «папа», где «мама», а где «дочка»). Эти рисунки умиляли, добавляли сил. Напоминали, что где-то далеко его ждут и верят в успешное возвращение. А недавно он разместил «последний шедевр» своей любимицы: дочь крупными буквами написала на листе (видимо, текст она старательно обвела после написанного матерью по ее просьбе):

«Дяденьки командиры! Отпустите моего папу в отпуск. Он очень у нас хороший, а вы его держите за руку, не пускаете ко мне. Я сильно скучаю по папе Саше. Я его люблю и он меня тоже!!»

Командир Медроты даже крякнул, прочитав послание дочки хирурга. А потом серьезно пояснил:

— Ну, не могу я тебя сейчас отпустить, сам знаешь! Вот в октябре поедешь, я же не знал, что наш ведущий хирург «свинтит» от нас в Газни. Совсем не кому будет оперировать — наприсылали «зеленых» специалистов на замену, пока они научатся скальпель в руках держать! Потерпи, так и дочке своей объясни. — Михаил Михайлович горестно вздохнул.

Все это припомнилось, когда Невский взглянул на листочек с каракулями дочки — он висел уже неделю.

Холостой Ваня Сухар на «свою» стенку развесил открытки с пакистанскими красавицами, вырезки из журналов «забугорных». Почти всегда при очередной проверке из политотдела их приказывали убрать, что Ваня и делал. Но красотки снова возвращались на свои места после ухода проверяющих.

Поставили 3-х литровую банку, заварили крепкого, ароматного чая. Наступало самое лучшее время отдыха. Каждый был предоставлен сам себе. Многие ушли в кино — но фильмы часто повторялись, надоедало смотреть одно и тоже. В комнате негромко играл магнитофон Вани. Почти все уже приобрели себе новую японскую технику, которая дожидалась в коробках «переправки» в семьи. Но у Сухара была еще и трофейная магнитола, которую и «эксплуатировали» нещадно. Очень нравились всем песни, написанные здесь в Афганистане самодеятельными авторами. Это были свои, родные, близкие и понятные всем песни. Сейчас из динамиков доносилось:

Спустя несколько минут многие уже писали письма на Родину. Это становилось уже потребностью души — поведать близким о своей жизни, успокоить, ободрить. Но самое желанное в Афгане — это получить самому весточку из дома. Письма ждали, как самую большую награду за перенесенные испытания в течение дня. Если долго не приходила почта, люди нервничали, ругали «почтовиков». Срывали раздражение друг на друге. Даже по внешнему виду уже можно было определить, кто давно не имел вестей из дома. Успокаивали, как могли. И вот письмо получено! Это счастье!! Его зачитывали «до дыр», читали вслух, хвастались успехами детей, показывали новые фотографии. Это был настоящий праздник. Письма для каждого «афганца» были, как глоток свежего, прохладного воздуха в этом раскаленном, суровом крае.

В лучшем положении сейчас оказывался Толик Акбаров — он чуть более месяца, как вернулся из дома, не успел еще сильно соскучиться. Краткая поездка домой была неожиданной. Но не было бы счастья — да несчастье помогло. Погиб во время июльского рейда офицер из третьего батальона, отдел кадров проверил всех офицеров бригады и выбрал земляка из Астрахани, чтобы сопровождать тело на родину. И этот выбор пал на анестезиолога Акбарова. Тот сначала решил категорически отказаться, но возможность увидеть жену и недавно родившуюся дочь пересилила. Провожали сослуживца на аэродром почти всем составом Медроты. Завидовали — и не завидовали (как поведут себя родные погибшего, как себя вести, что рассказывать о человеке, которого и не знал при жизни…)

Дочь у молодого папаши родилась в апреле, причем 22 числа, как и Ленин. Все усмотрели в этом большой знак, а счастливый отец решил и дочку наречь в честь вождя мирового пролетариата — Вилена. На большой вечеринке, устроенной в честь новорожденной, он пьяно кричал, что это совпадение надо «увековечить» таким именем. Еле-еле уговорили папочку не пороть чепухи, не портить девчонке жизнь, а назвать красивым женским именем. В конце концов, все проголосовали за имя Лена (Невский настаивал больше всех — так звали его дочь). На следующий день Толик отписал своей жене письмо — и появилась Лена Акбарова. И вот представилась возможность увидеть свою крохатулечку впервые.

Анатолий улетел. Вернулся он через 10 дней, старался не вспоминать о тяжелой миссии, лишь сказал, что «похоронили по-людски». Зато привез целую пачку фотографий своей дочки, всем показывал с гордостью, теперь эти фотографии заполнили всю стену у его кровати. А еще он привез трехлитровую банку черной икры (Астрахань — рыбный край). Все офицеры Медроты накинулись на угощение с радостью, но… Но вскоре на эту икру уже никто не мог и смотреть, всячески «отлынивали», обижая тем самым хозяина. Он злился, нервничал — в такой жаре не сохранить этот дефицит. Вспоминались кадры из знаменитого фильма «Белое солнце пустыни» — «не могу я ее проклятую больше есть…» Тогда решили прибегнуть к хитрости: заманивали в свою комнату офицеров из других подразделений, заставляли их есть икру, но вскоре и эта уловка перестала срабатывать — все уже были в курсе, зачем зовут, просто убегали… И смех и грех. «Зажрались» одним словом. Выход был найден — передали остатки икры в стационар для раненых, там ее и доели до последней икринки. Солдаты долго еще потом изумлялись этому дополнительному питанию. А Толик был счастлив — не пропала икра, не зря вез через всю страну. Сейчас он уютно устроился на кровати и писал письмо своим милым девочкам — жене и дочке. Лицо его выражало счастье и любовь.